Семя Гидры

Слушая Иванов рассказ, профессор Чакрабати то и дело менялся в лице, охал, выкрикивал что-то на санскрите и вообще вёл себя крайне возбуждённо. Он или застывал как мумия с глазами навыкат, или вскакивал «свечкой» и принимался мелко вышагивать взад-вперёд. Описание Виртукона вызвало у него шквал эмоций. Казалось, старик вспрыгнет сию минуту и бросится наверх, на вершину кратера, убедиться самолично, правда ли всё это или враньё.

Путаное повествование Ивана об увиденном в библиотеке — о колбах с выпотрошенными приматами, о папках с орлами, об обезьяноподобных аквахомо и о тайной рейхс-лаборатории — произвели на индуса ярчайшее впечатление. А описание Доктора Зло и его внучки — человекообразного существа-дельфина — и вовсе вогнало старика в ступор.

Как человеку многие годы посвятившему науке, ему требовались доказательства, которых Иван, естественно, предоставить не мог. Более того, Иван говорил беспорядочно, перескакивая с одного на другое, так, что любой на месте профессора, не обладающий аналитическим умом, послал бы такого рассказчика ко всем чертям, списав его бредни на посттравматический шок.

Профессор напротив, внимательно вникал в каждое произнесённое Иваном слово. По нескольку раз переспрашивал, просил вернуться и повторить ту или иную часть рассказа, и было видно, как его пытливый мозг пропускает всё услышанное через сито критического анализа. Как он пытается скрепить части этого сумбурного повествования хотя бы маломальской логикой. Получалось не ахти как, но Чакрабати ни разу не позволил себе ни иронии, ни насмешки, ни сарказма. Причин не доверять Ивану у него не было.

Когда парень закончил, Чакрабати сел напротив, скрестил ноги по-турецки, прикрыл глаза, задрал голову вверхи сделал длинный вдох. Задержал дыхание, да так, что удивил даже Ивана, а в конце, свернув губы трубочкой, медленно-медленно выпустил воздух тонкой струйкой вниз, гортанно пропев звук «Ом-м». Так он проделал трижды, после чего открыл глаза. Его лицо выражало космическое умиротворение.

— Ваш рассказ рушит все мои чаяния, — произнёс он ровным хладнокровным голосом.

Иван не понял, что имелось в виду, да это было и не важно. Главное что старик сказал дальше:

— Уверен, планы у этих ваших пленителей недобрые. То, какими вы их описали и обрисовали их намерения, выглядит значительно опаснее соседства с несмышлёными автохтонами. Нужно что-то делать иначе…

Чакрабати никак не мог подобрать подходящее слово.

— …иначе нам кранты, — пришёл на помощь Иван.

Фраза была произнесена по-русски и, хотя последнее слово Чакрабати слышал впервые, смысл он уловил верно.

«Легко сказать «Что-то делать». Но что?!» — Иван испытал вселенскую усталость.

Тело снова заныло. Рассказ обоюдные рассказы вымотали его в край. Он сложил руки на груди и закрыл глаза. Проклятое состояние бревна.

— Отдыхайте, господин Иван, — произнёс профессор. — Утро вечера мудренее.

Но какой может быть сон, коль голова забита перевариванием пережитого. Только сейчас Иван осознал, в какую переделку они угодили.

Выходит, наци давно положили на него глаз. Так вот почему Лалит так вцепилась в него. Теперь, вспоминая всё, что было связано с той итальянской историей, Иван понимал — он многого не видел, или не хотел замечать. С группой спасателей ему пообщаться не удалось, санитары лишь разводили руками, а журналюги — те ещё вруны. Да и самому ему всё казалась выдумкой. «Газетной уткой». Глупейшим стечением обстоятельств. Шуткой судьбы.

А лаконично-немногословный капитан Иствуд так и сказал, прощаясь: «Я догадывался Джимми, что ты наполовину рыба».

Когда Лалит привела его к Нараяне, это было похоже на игру или на распутывание шарады.

— Мои мать и отец были его воспитанниками, — сказала тогда Лалит. — Гуру — вся моя семья. Я часто обращаюсь к нему за советом.

— И какой совет нужен тебе сейчас? — простодушно спросил Иван. Ему нравилась целеустремлённость Лалит.

— Хочу знать, что он расскажет о тебе.

Тогда её ответ Иван воспринял по-своему. Сейчас всё выглядело иначе.

Прибыв ранним утром на рейсовом автобусе в Черапунджи, к вечеру Иван и Лалит стояли у подножья одного из холмов восточных Хаси, прямо перед «живым» мостом над ущельем, заканчивающимся у чёрного пролома пещеры.

Это была Обитель, как выразилась Лалит, величайшего из полубогов, кто был на поле Курукшетры и слышал диалог Кришны с Арджуной, мудрейшего из учителей, бессмертного гуру Нараяны Свакхаранды Гири.

Из пещеры вышел совершенно нагой босоногий старик. Он был высок и статен. Его чёрные волосы доставали до поясницы. Он шёл уверенно и если бы не рассказы Лалит о возрасте гуру, перевалившем за сотню, Иван мог бы дать ему не больше пятидесяти.

— Здравствуй Лалит, — сказал старик, подходя ближе. — Это он?

Лалит безмолвно кивнула. Выглядела она бледной и растерянной.

Иван мысленно ухмыльнулся. Неужели этот старик такое уж внеземное божество, что рядом с ним весёлая болтушка Лалит лишилась дара речи?

— Да…, - наконец выдавила она из себя.

Старик положил руку на её плечо и по-отечески произнёс: