Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света

- Нет, я никакой еврейки не прячу, - спокойно ответила Анна Сергеевна. - Вы у меня в дому все облазили. Можете еще обыскать.

- А где девчонка, что с тобой была? - перебил напористо Грач.

- Она не еврейка. Это моя племянница. Она русская.

- Где она? - спросил солдат.

- Тут была. - Анна Сергеевна посмотрела в толпу так непосредственно, просто и естественно, будто и в самом деле где-то рядом стояла Бэлочка.

- Давай ее сюда! - приказал солдат, а Грач вслед за Прокопихой пошел в толпу.

- Ну где ж она, где ж? - растерянно металась Анна Сергеевна и громко звала: - Доченька, дитятко!.. Ты где, иди сюда, не бойся. Иди.

Только она да дед Евмен знали, что Бэлочка в это время сидела в печи за чугунами и, конечно, не могла видеть этой довольно удачно разыгрываемой сцены.

- Нет ее, куда-то убежала, - виновато сообщила Прокопиха переводчику. Тот шепнул быстро офицеру и сейчас же крикнул:

- Найти и доставить сюда немедленно!.. Иначе будешь расстреляна вот тут. Поняла?!

- Где ж я ее найду? - оправдывалась Прокопиха. - Неразумное дите, может, испугалась и в кусты убежала. А вечером придет.

- Чего ж это она испугалась? - проскрипел Грач. - Другие не убежали, а твоя убежала.

И тут дед Евмен, расталкивая толпу, проворно вышел вперед с поднятой кверху рукой.

- Дайте мне слово сказать, господин немец.

Все притихли, замерли. Офицер кивнул. Солдат сказал:

- Говори!

- Я так считаю, господа немцы. Значит, так. Девчонки эти, которых вы разыскиваете, - и вашего полицейского начальника дочка и Ганнина племянница, - стало быть, из нашего села, и никуда они не поденутся. Придут. Как пить дать придут. К ночи заявятся, как есть захотят. И как они, значит, заявятся, так мы их цап, и в один момент к вам доставим. И без всяких наград. Ни коров, ни быков, ни денег нам не надо. А просто так доставим, за одно спасибо, потому как вы есть власть германская и по теперешним временам мы должны вас слушаться.

Анна Сергеевна твердо верила: старик хитрит, хочет провести немцев. За ночь можно будет ей уйти с девочкой в лес, к партизанам, к ее Емельяну. Она не знает, где он, но отыщет его непременно.

Солдат перевел лейтенанту речь старика и от себя добавил, что он сам видел у этой женщины из крайней избы чернявую девочку, и он уверен, что ее прячут. Офицер бросил переводчику:

- Скажи этой свинье, что, если сейчас же она не сообщит, где спрятала еврейку, я устрою ей крематорий в ее собственной избе.

Солдат подошел вплотную к Анне Сергеевне и, щуря налитые кровью глаза, громко прогнусавил прямо ей в лицо:

- Эй ты, старая шлюха. Сейчас же веди сюда свою еврейку, или мы сожжем тебя заживо в твоей халупе.

Пожалуй, ударь он ее - Анне Сергеевне не было бы так больно, как от этих обидных, оскорбительных слов. Она почувствовала, как что-то страшное, уже неподвластное ей, закипает в груди, но сказала тихо, раздельно, сквозь оцепенение:

- Я не шлюха…

- Ты собачья мать, - бросил новое грязное оскорбление переводчик и захохотал ей в лицо волчьим оскалом.

- Собачья мать наплодила вас, фашистов, - уже громче, но так же спокойно и неторопливо сказала Анна Сергеевна. Переводчика словно холодной водой окатили. Он выпучил круглые рыбьи глаза и потом с маху ударил Прокопиху по лицу. Она ожидала этого удара и, собрав все силы, постаралась не упасть, лишь слегка пошатнулась, но удержалась на ногах.

Толпа охнула. Солдат отошел к офицеру и перевел ему слова Прокопихи. Выслушав переводчика, лейтенант двинулся вперед и, наставив на Анну Сергеевну пистолет, крикнул по-немецки. Солдат перевел:

- Где спрятала жидовку, собачья мать?

- Я - мать героя! - совсем уже громко крикнула Анна Сергеевна, и глаза ее сверкнули ночными партизанскими сполохами. - А вы собаки! Бешеные собаки!

Офицер не дождался перевода: он и так отлично понял смысл ответа этой непонятной для него русской женщины. Он выстрелил в нее в упор с расстояния трех шагов; целился в руку выше локтя, чтобы не убить, а только ранить и, раненную, поставить на колени, заставить сказать, где спрятана девочка. Толпа в ужасе отпрянула назад. Анна Сергеевна продолжала стоять, гордо запрокинув голову. Вначале все подумали, что фашист промахнулся, потому что Прокопиха даже не шелохнулась от его выстрела, ни единым звуком не отозвалась.

Тихо подкрался дождь, мелкий и редкий. Офицер брызнул слюной. Солдат, став рядом с ним, перевел:

- Ты будешь отвечать?!

- Вы за все ответите, - сказала Анна Сергеевна. - Сын мой заставит вас отвечать. Призовет к ответу.

Солдат перевел только часть фразы. Офицер ударил Анну Сергеевну по лицу - раз, второй. И вдруг она кошкой набросилась на него и вцепилась крепкими ногтистыми пальцами в его лицо, норовя выцарапать глаза.

Офицер дважды выстрелил ей в живот.

Она мягко упала на землю и опрокинулась на спину, свободно распростерши руки. Широко открытые глаза ее неподвижно и изумленно уставились в небо, которое вдруг полило крупным и частым дождем, а сухие, потрескавшиеся губы прошептали в тишине слова, долетевшие до оторопелых односельчан:

- Емельян отомстит… Я знаю…