Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света

Ему ответил суровый голос Титова:

- Нервы, лейтенант!..

Глебов промолчал, не мог говорить. Он лишь подумал: "Война - дело вообще не чистое. Но не мы начали убийства, а они. Мы только наказываем убийц. И все". Подумав так, шепнул Братишке:

- Ничего, Максим. Надо…

Они шли на аэродром тем же путем, каким шли убитые ими враги. Глебов - впереди. Теперь он, как, впрочем, и его товарищи, в чужой одежде, натянутой поверх своей, казался мешковатым, неуклюжим. Свою зеленую фуражку он не бросил: отдал бойцу, оставшемуся ждать колонну, сказал:

- На аэродроме вернешь.

Возле здания аэродрома строились солдаты по тревоге. Длинный сутулый сержант что-то говорил своим солдатам. Потом скомандовал, и весь строй - больше отделения - повернулся лицом к идущим из леса четырем неизвестным для немцев солдатам и смотрел настороженно, выжидающе, но, пожалуй, больше с любопытством, чем с подозрительностью. Чтобы успокоить их и усыпить бдительность, Глебов еще издали замахал приветливо рукой и крикнул по-немецки:

- Медведя убили! - И показал рукой выше своей головы - такой, мол, здоровенный медведь был.

Титов и Братишка держали пальцы на спусковых крючках автоматов, готовые в любой миг полоснуть свинцовой струей выстроившийся отряд врага, да остро и торопливо, не поворачивая головы, посматривали по сторонам, нет ли где направленного на них пулемета. Они боялись, что их преждевременно раскроют. "Зачем Глебов разговаривал, надо было молчать. А вдруг акцент и голос…" - подумал было Титов. Братишку больше всего волновали пятна крови на тужурках всех четырех. У него пятно было на животе, он прикрывал его автоматом, а как скроет свое Глебов, на тужурке которого пятно и две пулевые пробоины высоко на груди? Ефремова, шедшего с Казбеком позади всех, тревожило другое: "А если где-то там за аэродромными зданиями или внутри их находятся более многочисленные силы врага? С этой-то группой, - думал он, - как-нибудь справимся, как разделались с той, в кустарнике. Они теперь прочно сидят на мушках четырех автоматов, и никуда им не деться. Спасения для них нет".

Все ближе, ближе к строю. Видны уже любопытные лица солдат, слышно, как что-то сказал своим сержант и затем крикнул Глебову:

- Вы кто, собственно, такие? Откуда вы?

В голосе его слышится подозрение и тревога. Вместо ответа Глебов молниеносно дал длинную очередь вдоль строя. Солдаты попадали, одни замертво, другие попытались изготовиться к стрельбе. Но теперь уже их поливали все четыре автомата длинными очередями с короткой дистанции, с ходу. Из всей группы никто не успел сделать ответного выстрела. Теперь все четверо врассыпную бежали к зданию аэродрома, откуда вдруг ударил автомат. Ефремов спустил с поводка Казбека и приказал взять, а сам шарахнулся в сторону глухой стены и оказался вне обстрела. Титов и Братишка залегли, а Глебов успел добежать до стены. Он не почувствовал, как пулей у него сшибло с головы пилотку. Прижимаясь к стене, пробирался к входной двери с намерением ворваться внезапно в помещение. Дверь была открыта. Из окна захлебывались автоматы: стреляли по Титову и Братишке, которые плотно припали к земле, точно впаялись в нее.

Иван Титов не шевелился: притворился убитым, и вскоре огонь по нему несколько ослаб. Не выдавая себя ни малейшим движением, он осторожно приоткрыл глаза и сквозь ресницы увидел, как с одной стороны, держась за обшитую тесом стену, к окну крадется Ефремов с гранатой в руке, а с другой - к двери пробирается Глебов. Мысленно Титов торопил их: "Быстрей, быстрей!" От этого зависела его жизнь, которая висела на волоске. Он уже решил: как только ефрейтор бросит в окно гранату, он в тот же миг одним броском достигнет здания. И тогда он спасен. А здесь, на открытой местности, в каких-нибудь ста метрах от дула фашистских автоматов и в пятидесяти метрах от вражеских трупов, он чувствовал себя совершенно беспомощным, беззащитным, так нелепо попавшим в западню. Пожалел, что залег: надо было бежать, невзирая на огонь.

Максима Братишку бросило в холодный пот: пули врага впивались в землю прямо у него перед носом. Еще одна очередь - и все, конец. Он понимал - стреляют из настежь распахнутых окон. И Братишка с быстротой звука разрядил весь магазин автомата по темным проемам, изрыгающим огонь. На какое-то время огонь из окон прекратился. И тут Максим увидал Емельяна и Ефремова.

Емельян подошел уже к самой двери, осталось сделать только последний шаг, но его опередил Казбек: он метеором влетел в темную пасть двери и был убит наповал автоматной очередью. Глебов отпрянул и, быстро выхватив из кармана лимонку, швырнул ее в дверь. И почти одновременно, подкравшись с другого угла, Ефремов бросил гранату в окно, из которого бил автомат. Взрывы ухнули один за другим, глухие и, как показалось Братишке, не очень сильные. Зазвенело стекло - и автомат умолк.