Когда он возвращался обратно, из соседнего подъезда вышел пожилой мужчина в чистеньким, местами выглаженном костюме, с красным бантом на рукаве.
– Здравствуйте, Семён Спиридонович, – поздоровался вежливый Хомячков.
– Здорово,Хряпыч, здорово.
– Куда это Вы так принарядились? Неужели на свадьбу?
– Не угадал, на демонстрацию иду.
– Значит всё–таки она вертится, тьфу, будет– эта демонстрация!? А зачем Вы бант на рукав нацепили?
– А куда же его присобачить? Чтоб он позеленел.
– На грудь, т. е. на пиджак обычно цепляли.
– Серьёзно? Вот спасибо! А то мы со старухой всё утро думали, куда эту тряпочку приколоть. А потом я вспомнил, что когда был дружинником, мы на рукав что–то красное цепляли, ну и приколол. Всё, побегу,– сказал Спиридоныч, когда бант заалел на лацкане пиджака– Догоняй, если хочешь. Мы у парикмахерской собираемся,– и шаркающей походкой пошёл дальше.
Хома влетел в квартиру, бросил посреди кухни ведро и торопливо стал одеваться.
– Это ещё что за новости? Ты куда?– от неожиданности Фаня перешла на шепот.
– Молодость вспомнить.
– В песочницу, что ли?
– На демонстрацию. Хочешь , пошли со мной.
– Ну уж нет. Мне и раньше это «Ура» было не ура , а теперь и подавно. Этот цирк без меня. Что вы, интересно, сейчас орать будете? «Даёшь развитой капитализм в три года!» или « Вся власть президенту!»?
– Что надо, то и прокричим,– неожиданно твёрдо ответил Хомячков. – Не хочешь– пойду один. Вернусь– расскажу.
И он выскочил за дверь, а Фаня ещё долго не могла оправиться от такого поведения своего мужа .
Завернув за угол, Хома столкнулся с женщиной, у которой в одной руке был красивый воздушный шарик, а во второй – флажок. Она стояла у киоска и что–то внимательно разглядывала в витрине. Хомячков предположил, что это и есть место сбора демонстрантов, а потому стал рядом с женщиной и решил скоротать время за беседой.
– Погода сегодня как раз к празднику. Солнечно, тепло. Настроение от этого ещё лучше становится.
Женщина на него настороженно взглянула, но промолчала.
– А ветерок какой весенний, хороший. Представляю, как красиво полетят шарики в это голубое небо!
Женщина на всякий случай прижала шарик к груди.
– А как затрепещут флаги!
Она спрятала флажок за пазуху.
– … И все закричат « Ура – А – А!», начнут махать транспарантами, петь песни славить правительство и веселиться.
Женщина испуганно отошла от Хомячкова и стала с другой стороны киоска. Хома, чтобы не терять её из виду, подошёл с другой стороны.
– Простите, а красный бант здесь выдадут или нужно было из дому приносить?
Женщина ойкнула и быстро– быстро застучала каблучками по асфальту, стараясь укрыться от этого странного мужчины в ближайшем магазине, но Хомячков оказался проворнее.
– Вы куда так заторопились?– спросил он, забежав ей наперёд. – Ведь ещё не все собрались.
– Караул! Помогите! – глядя на него большими глазами, почему–то прошептала она.
– Что с Вами? Не волнуйтесь. Демонстрация обязательно скоро начнётся.
– К–к– ка–кая демонстрация? – заикаясь, спросила женщина.
– Первомайская. Вы же на неё идёте?
– Я иду к внуку на день рождения. Вот, подарки присматривала.
Хомячков от смущения изменил окраску с бледно– розовой на кумачовую и стал старательно выковыривать носком ботинка камешки из асфальта. Когда женщина ушла, а кожа приняла свой естественный цвет, Хома отправился в сторону парикмахерской.
Дойдя до заведения, где можно расстаться со своими волосами, а если таковых нет – приобрести чужие, Хомячков разочарованно остановился. Вместо радостной, размахивающей праздничными атрибутами, он увидел лишь одиноко стоящего милиционера, который с интересом рассматривал фотографии модных причёсок и пытался каждой модели приписать то или иное преступление. Хома набрался храбрости и решительно подошел к нему.
– Прошу прощения за беспокойство, но Вы не знаете, где собираются демонстранты?
– Демонстранты? Не знаю, – не отрываясь от своего увлекательного занятия, пробормотал он, но вдруг глаза его стали размером с наручники, и страж порядка повернулся к Хомячкову.
– Демонстрация!? Несанкционированные митинги и марши!? Беспорядки!? Революция!?
И милиционер, согнувшись под тяжестью пустой кобуры, быстро заковылял в сторону спасительного отделения.
«И этот не знает», – сделал вывод Хома и грустно вздохнул. День стал казаться не таким уж и солнечным. Побродив по городу ещё часа два, он так и не нашёл людей, радостной колонной идущих по улице, поющих песни, показывающих птичкам портреты Ленина, Брежнева, Горбачёва, и ещё двух каких–то бородатых дядек, размахивающих красными флагами и при этом довольных и счастливых.
Возвращаясь домой, Хомячков в скверике заметил того самого соседа. Он сидел в компании своих сверстников и утолял жажду совсем не газированным напитком.
– Семён Спиридонович, а демонстрация уже закончилась? Где же она проходила? Я пол города обошёл, но никого не встретил.
Сосед крякнул в кулак и извиняющимся тоном ответил: