Семья напрокат

– Нам не удалось найти план здания, и мы понятия не имеем, какие здесь есть скрытые ходы-выходы. Максимилиан ждёт нас на улице.

Шлёпаю рукой по обивке дивана и ощущаю, как звякнули пружины. Хоккеист в своём собственном репертуаре! Как же он задумал меня спасти?

– Мы можем выбраться с верхнего этажа. Там на одном из окон нет решётки. Идём. Поторапливайся!

Хватаю Итена за рукав рубашки, и тащу его к выходу. Эх, была ни была! Будем надеяться, что охранник не дежурит у дверей, как и заверяла меня Сандрин, и мы сможем беспрепятственно попасть на верхний этаж.

Распахиваю створку, и обозреваю тихий, пустынный коридор. Понимаю, что времени у нас не так много – а мы даже ещё не добрались до заветного окна. Ну, Итен, ну жмот! Мог бы оплатить два часа общения со мной!

Это всё вихрем проносится в моей голове, пока я тащу художника к лестнице. Подойдя к ступеньке, я отчётливо слышу гул и хохот, доносящийся снизу, но бесстрашно делаю шаги наверх. Нельзя останавливаться. Если вдруг встречу кого-нибудь, скажу, что мистер Дэвис ищет удачный ракурс для написания моего портрета. Авось, прокатит. Тут всяких извращенцев в зале пруд – пруди, так, почему бы не появиться и художнику?

Сердце отчаянно стучит, когда я, преодолевая ступеньку за ступенькой, наконец, оказываюсь на нужном этаже. Вталкиваю американца первым – если что, пусть сам объясняет, зачем он сюда меня притащил. Он же мужчина, пусть берёт на себя ответственность.

Но в гостиной пусто. Можно выдохнуть. Быстро шмыгаю к двери Сандрин, и делаю два поворота ключом – готово!

– Как мы выберемся отсюда?

Итен непонимающе закрывает за нами дверь, и оглядывает небольшое полутёмное помещение.

– Через окно!

Я делаю взмах рукой, и одргиваю тяжёлую штору, указав на путь к нашему спасению. Но, для начала мне нужно переодеться. Я не смогу спуститься по шаткой лестнице в бальном платье и туфлях на шпильке. Американец испуганно зажмуривается, когда я поспешно скидываю с себя платье.

– О, Маргарита! Я верен Ангелине, не надо!

Окидываю трясущегося художника удручённым взглядом – он зажмурил глаза и закрыл их ладонями, чтобы не смотреть на мой стриптиз. Неужели, он решил, что я хочу выполнить интимную часть нашего свидания?

Нет, ну что за идиот?

– Успокойся, и помоги мне переодеться, быстрее! Через полчаса охрана кинется нас искать, а мы ещё здесь, стоим, как истуканы!

Американец разжимает глаза, и, взывая к небесам, дрожащими руками, помогает расшнуровать мне корсет. Я поторапливаю его, сдирая с ног чулки. И что жёсткая Ангелина нашла в этом тюфяке? Неужели, он привлёк её своими амулетами? А может, и вовсе, заколдовал?

Наконец, освободившись от эротического белья, я надеваю водолазку и лосины, принадлежащие Сандрин, и бесстрашно открываю окно. Холодный январский ветер врывается комнату, окутывая нас ворохом пушистых снежинок, и я взвизгиваю от неприятных ощущений.

Чёрт, а мне ещё придётся лезть по лестнице в таком виде!

– Вы куда?

Художник бледнеет и принимается вытирать пот со лба, достав из кармана брюк шёлковый платок с монограммой своего рода. Неужели, этот тихоня – благородного происхождения? Ладно, я спрошу у него об этом позже.

– Там лестница. Это – единственный выход!

– Я боюсь высоты!

Мужчина обмяк и вжался в стену, пытаясь слиться по цвету с обоями, как хамелеон. Я не могу поверить своим глазам – и этого спасителя Максим Дмитриевич отправил мне на помощь? Да мне его самого спасать придётся!

Чертыхаюсь, и достаю из кармана художника телефон. Сейчас позвоню Полонскому – пусть он сам лезет за нами, и вытаскивает отсюда. Я не хрупкая девушка, но мне, ни за что не вытащить тушу мистера Дэвиса с третьего этажа.

– Алло?

Голос хоккеиста звучит в телефонной трубке. И я чуть не теряю сознание от радости. Боже, как я, оказывается, соскучилась по этому бархатному мужскому баритону!

Сердце щемит от чувства теплоты и нежности, и из меня вырывается какое-то хриплое бульканье.

– Максим…

– Рита?

– Да, Максим, слушай, у нас всего минут двадцать. Спаси нас.

– А Итен?

– Он в полуобморочном состоянии валяется рядом. Мне самой не справиться. Помоги.

Я сильно сжимаю телефон американца в руке, и говорю с придыханием. Господи, пусть только Полонский спасёт нас – я тут же брошусь ему на шею, расцелую, признаюсь в любви. Никогда не буду вести себя так эгоистично, как вела себя ранее! Только, пожалуйста, пусть мужчина нас спасёт.

– Слушаю, говори.

В следующую секунду я подтаскиваю отчаянно цепляющегося художника к подоконнику, и высовываюсь вниз. Как раз в это время под окнами появляется высокая спортивная фигура Полонского, облачённая в чёрный пуховик и тёплые джинсы тёмно-синего цвета. Он поднимает голову наверх, и я отчаянно машу ему рукой, привлекая к себе внимание.

Максим Дмитриевич кивает, освещает стену здания фонариком, и подходит к обледеневшей лестнице, приваренной к стене дома утех. Лестница настолько обледенела, что почти слилась по цвету с кирпичной стеной здания.

Чёрт, и почему я не занималась скалолазанием в юности?