Семья напрокат

Я срываю с постели Сандрин одеяло и кутаюсь в него – на улице мороз, наверное, около десяти градусов. И в одной тонкой водолазке довольно холодно. Вместо туфель я надела короткие ботиночки Сандрин, но они мне велики примерно на пару размеров. Очень надеюсь, что не потеряю их во время бегства.

– Я лучше останусь здесь.

Американец качает головой, и садится на колени, возле окна, показывая всем своим видом, что он на подвиг скалолаза не способен.

– Когда Волын поймёт, что я сбежала, то тебя не оставят в живых. Так что давай, двигай конечностями. Максим Дмитриевич уже на подходе.

– Нет, Маргарита, я не смогу.

Художник в отчаянии закрывает глаза, но тут в окне появляется озабоченное лицо хоккеиста:

– Вы тут?

Я кидаюсь к Полонскому на шею, и прижимаюсь к его щеке, покрытой трёхдневной щетиной. Видно, мужчина даже не брился, пока занимался моими поисками.

– Задушишь. Обнимемся внизу. А сейчас давай, прыгай ко мне, я подстрахую.

– Нет-нет. Первым должен вылезать Итен. А то он вообще откажется лезть, и некому будет его подтолкнуть.

Хоккеист кивает, хватает супруга сестры за рукав и вмиг ставит его мягкое тельце на подоконник. Американец в страхе задрожал, и запричитал что-то на родном языке. Но мне некогда его утешать – минут через десять охранник придёт за нами и, не обнаружив сладкую парочку, поднимет панику.

– Рита, лезь следом. У нас очень мало времени. Только аккуратно, если ты поскользнёшься, то и мы посыплемся вниз, как спелые груши!

Киваю. Хотел ли мужчина задеть меня? Некогда об этом думать. Главное, что он прав – времени действительно практически не осталось.

Под стоны и мольбы мистера Дэвиса мы начинаем спускаться по лестнице. Ветер бьёт в лицо, но я практически не замечаю непогоды – пальцы скользят по обледеневшим металлическим ступенькам, но я отчаянно цепляюсь за них, читая единственную молитву, которую я вспомнила.

Наконец, я слышу скрип снега – это Максим Дмитриевич мягко приземлился в сугроб. Следом, в полуобморочном состоянии, на земле оказался американец. Я понимаю, что до земли остаётся всего несколько ступенек, и мечтаю уже, наконец, оказаться внизу. Но, эта торопливость сыграла со мной злую шутку.

Моя нога в слишком большом ботинке промахивается мимо ступеньки, и я повисаю на одних руках, испытывая сильную боль в каждой подушечке пальца. Кричать нельзя – слишком опасно, возле входа дежурит охрана, которая мигом разберётся и со мной, и с моими спасителями. В отчаянии я пытаюсь нашарить металлическую ступеньку, но тут ботинок соскальзывает с правой ноги, и я понимаю, что потеряла его – он плюхнулся в сугроб.

Левую руку сводят судороги, и я понимаю, что долго так не провешу – нужно прыгать. Зажмуриваюсь, и отпускаю пальцы от лестницы, которые я практически перестала чувствовать.

Господи, только бы не убиться!

Но тут меня подхватывают чьи-то сильные горячие руки. Открываю глаза. Полонский. Обвиваю его шею, и утыкаюсь лицом в заснеженный воротник куртки.

– Все благодарности – дома. Срочно бежим.

– Ботинок! Его нельзя оставлять, это улика!

Хоккеист понимающе кивает, нагибается за обувью Сандрин, и вновь выпрямляется, при этом всё так же держа меня на руках.

Боже, какой он сильный!

– Вперёд!

Но это было адресовано художнику. Меня Максим Дмитриевич не собирался ставить на ноги, покрепче прижав к себе, как самую большую драгоценность. Итену не пришлось повторять дважды – он словно ожил, оказавшись на твёрдой почве, и первым вприпрыжку бросился к стоянке.

………………………………….

– Пришли! Бабушка!

Ангелина истошно визжит, как несущаяся электричка, и я расплываюсь в умиротворённой улыбке – наконец-то я дома! Как мне не хватало, оказывается, этой вездесущей барышни.

– Ритка, наконец-то тебя нашли!

Девушка прижимает меня к своей груди, целуя в щёку, и тут же кидается с ласками к своему супругу.

– Дорогой, как ты, мой хороший?

Я закусываю губу. Что-то в поведении девушки кажется мне странным, а именно – её обращение ко мне. Ну, конечно. Она могла назвать меня Лизой, или Маргаритой, как велел ей Гуру Солнца, но никак не Риткой. Что-то странное.

– Ох, это было ужасно, дорогая. Если бы не амулет – я бы не вышел оттуда живым.

Ага, значит, себе американец тоже нарисовал «шедевр». Интересно, куда он его засунул? Тоже поближе к копчику, как советовал спортсмену?

Художник удручённо садится на банкетку в прихожей, подперев подбородок руками. Его лицо выражает вселенскую скорбь, и жёнушка начинает хлопотать вокруг него, заботливо обвивая его шею руками:

– О, мой бесстрашный тигр! Ты самый настоящий герой! Я уверена, ты был великолепен!

Хмыкаю. Ну да, не буду напоминать американцу, как он чуть не сделал лужу, лёжа у окна в борделе. Пусть мнит себя героем и принимает лавры победителя – мне не жалко.

– Вот видишь, до чего ты довела моего мужа! И зачем нужно было врать? Сказала бы сразу, что ты не Лиза, а мальчик – вовсе не Илья. Зачем весь этот спектакль?

Я в изумлении смотрю на сестру хоккеиста. Откуда ей стало всё известно? Неужели, мы где-то прокололись?

– Да, Рита, я им всё рассказал.