Семья Рутенберг. Семейная хроника

— Я-то всё понимаю. Это ты, дурачок, не увидел простей-

шей ловушки. Она же хищница! Неужели ты не видишь! —

Гита горько заплакала и убежала к себе.

Маша тоже увидела всё сразу. Нет, она ничего не сказала.

Только вдруг отодвинулась куда-то за тысячу вёрст. И гово-

рила с Яшей сугубо официально, и только по делу.

Через день он не выдержал, и зашел в кассу.

— Послушай, Маша, не гляди на меня так! Я как в стрем-

нину попал, не удержаться. Дай мне время, я разберусь. Ради

Бога! Дай мне две недели, ну месяц. .

172

1917 – 1925 годы

Маша посмотрела на него своими глубокими, чёрными

глазами. Помолчала.

— Это твоё дело. Сам и решай. Разбирайся.

За две недели он не управился. Но любовное безумие кон-

чилось довольно быстро. Помогла ему и способность ясно ви-

деть всё вокруг, несмотря на горячие чувства.

Мила была великолепной любовницей. Юноша многому

научился за эти дни. Но при этом она была требовательной

и недоброй женщиной. Скоро он начал уставать.

Добила Якова её грубость. В очередную поездку в Симфе-

рополь он взял Милу, рассчитывая задержаться там дня

на три-четыре «по делам». На улице какая-то старуха толкнула

ёе. Мила обернулась и обругала её во весь голос, жутким,

базарным тоном!

Яше показалось, что его ударили по лицу. Никогда,

ни при каких обстоятельствах тётя Фира или Вера Николаевна

не допустили бы такого тона и таких выражений. У него хва-

тило ума и выдержки промолчать и не показать вида. Но

вечером он сказал, что получил телеграмму. Необходимо

немедленно вернуться в Феодосию. Ничего страшного, просто

неотложные дела.

— Ты оставайся, развлекись, походи по магазинам. Возьми,

— он отдал ей толстую пачку денег. Мила решила пробыть

в городе пару дней.

В поезде Яша мучительно пытался понять: любит

ли он Милу, и что делать дальше.

«Несомненно любил, — размышлял он. — Но как быстро

прошло это яркое чувство! И даже близость с ней уже не

доставляет прежней радости. Наверно, мне мало красоты.

Мне нужно от женщины что-то ещё. Пора расстаться. Но как?

Обижать Милу нельзя. Хотелось бы разойтись по хорошему».

Утром зашёл в «Титан». Маша удивленно посмотрела

на него:

— Уже вернулся?

— Оставь кого-нибудь в кассе. Надо поговорить.

Они молча вышли из города по знакомой дорожке.

Семья

173

— Ошибся я с Людмилой Станиславной, — сказал Яша.

— Не то. Нужно остановиться, прекратить наши отношения.

Хожу и думаю, как провести эту операцию тихо и без скандала.

— Молодец. Сам разобрался, и быстро. А что — поссори-

лись?

— Нет. Просто эта не та женщина.

Яша рассказал об эпизоде в Симферополе.

— Шляхта всегда отличалась потрясающим хамством. Так

её воспитали. Если и вправду хочешь покончить с этим —

откупись. Предложи ей денег.

— Ты всерьёз? У меня на это не хватит наглости.

— Конечно, не грубо, напрямик. И тебе и ей важно сохра-

нить лицо. Скажешь, что компаньоны поставили тебе ульти-

матум. Феодосия — городок маленький. О ваших отношениях

все знают. В «Вечернем времени» уже и фельетончик набра-

ли, с трудом удалось остановить. А ты — директор банка.

И скандал подрывает репутацию фирмы. Религия не позво-

ляет узаконить ваши отношения. Ведь она не согласится пе-

рейти в иудаизм?

— Безусловно.

— А ты не перейдешь в католичество. Конечно, ты не мо-

жешь бросить её на произвол судьбы и хочешь её обеспечить.

Если предложишь достаточно, она согласится. — Маша гляну-

ла на него и лукаво улыбнулась. Первый раз за всё это время.

— Вот и пригодятся твои дурные деньги.

Разговор с Людмилой Станиславной прошёл спокойнее, чем

Яша ожидал. Она поплакала, но деньги (весьма солидную

сумму!) и кольцо с бриллиантом в полтора карата взяла сразу

и скоро отбыла в Севастополь.

— Дёшево отделался, — сказала Маша. — Судя по всему,

рожать эта дама не может. А вот если бы она забеременела,

стоял бы ты в костёле под венцом, «как благородный человек».

174

1917 – 1925 годы

* * *

Алексей Тихоныч известил компаньонов, что получил

попутный фрахт и на днях будет в Феодосии. Трое друзей

собрались вечером в капитанской каюте за бутылкой крым-

ского муската.

— Корабль не узнать, — сказал Яша. — На палубе чистота,

как в операционной. В машинном отделении просто всё свер-

кает и сияет. А ведь было ржавое корыто.

— Покорнейше благодарю, Ваше степенство, — хмыкнул

капитан. — Значит, не выгонишь за своевольство? Всю при-

быль от первых рейсов потратил на краски и кисти.

— Ну, об этом мы догадались, — кивнул Степанов. — А кто

ржавчину отдирал и всё красил? Неужто сами? Ведь адская

работа.

— Было дело. Пришлось и мне помахать кистью, хоть и

однорукий. Если капитан в аврал сам работает, то и команда

старается.

— Ну и славно, — сказал Яша. — Деньги сейчас и в другом

месте можно заработать. Пароход блестит как новый серебря-

ный рубль.

— Пока мы только марафет навели. В трюмах грязь, да и

в каютах многое недоделано. Не беда. У боцмана — золотые