Семья Тибо.Том 1

— Признаться, — продолжал Жаликур чуть кокетливо, но даже и это ему шло, — признаться, я не слишком ясно теперь припоминаю, что ему тогда присоветовал. Должно быть, уговорил его не порывать с университетом. Это было бы естественнее всего. Для юношей его склада всё, чему мы там учим, в сущности, вполне безобидно; такие сами инстинктивно выбирают то, что нужно; им присуще — как бы получше выразиться? — ну, что ли, вольнодумство высокого полёта, поэтому-то они и не позволяют водить себя на помочах. Университет гибелен лишь для робких и совестливых. Короче, мне тогда показалось, что ваш уважаемый брат пришёл просить моего совета просто для проформы, а сам уже принял решение. Вот это-то и свидетельствует о подлинности призвания, раз голос его столь силён. Не так ли? Говорил он со мной об университетском духе как таковом по-юношески резко, о дисциплине, кое о ком из профессоров и даже, если память мне не изменяет, о своей жизни в семье, о жизни общественной. Вас это удивляет? А я очень люблю молодых. Благодаря им я старею не слишком стремительно. Они сразу угадывают под моей личиной профессора литературы старого неисправимого поэта, с которым можно без обиняков обмениваться мыслями, и ваш уважаемый брат, если не ошибаюсь, тоже не отказал себе в этом удовольствии… Мне люба нетерпимость юности. Если юноша бунтует против всех и вся, это хороший знак, особенно если бунт этот у него в крови. Мои ученики, те, что добились чего-то в жизни, все без исключения были из непокорных, из тех, кто, по выражению господина Ренана{95}, моего учителя, входит в жизнь «с кощунством на устах»{96}. Но вернёмся к вашему уважаемому брату. Не помню уж, как мы с ним расстались. Помню только, что назавтра, а может быть, на второй день, я получил от него письмецо, которое храню до сих пор. Неискоренимая привычка коллекционера…

Он поднялся, открыл стенной шкаф и, подойдя к письменному столу, положил на него папку.

— Это не письмо, просто он прислал мне переписанное от руки стихотворение Уитмена и даже не подписался. Но почерк вашего уважаемого брата врезается в память, прекраснейший почерк, не правда ли?

Не прерывая монолога, Жаликур развернул листок бумаги и пробежал его глазами. Потом протянул Антуану, а того словно по лицу ударили: этот нервный почерк, простой сверх меры и, однако ж, аккуратный, буквы закруглённые, какие-то кряжистые. Почерк Жака.

— К несчастью, — продолжал Жаликур, — конверт я выбросил. Откуда он мне писал? Впрочем, истинный смысл этого стихотворения Уитмена открылся мне только сейчас.

— Я недостаточно хорошо знаю английский и, пожалуй, так сразу не разберусь, — признался Антуан.

Жаликур взял у него из рук листок, приблизил его вплотную к своему моноклю и перевёл:

— «Afoot and light-hearted I take to the open road…

Лёгкой стопой и с лёгким сердцем вступаю я на открывающуюся передо мной дорогу, на широкую дорогу. А передо мной, здоровым и свободным, — целый мир.

Передо мной темнеет дорога, и не важно, куда приведёт меня… wherever I choose… Я и сам не знаю, куда мне захочется пойти.

Отныне я не прошу ни о чём судьбу… я не взываю к удаче, я сам своя удача!

Отныне я уже не хнычу, я не postpone no more… я не выжидаю… мне ничего не надо!

Прощайте сердечные муки, библиотеки, критические споры!

Сильный и довольный, I travel… Я иду… I travel the open road… Шагаю по широкой дороге!»

Антуан вздохнул.

Наступило короткое молчание, потом Антуан спросил:

— А новелла?

Жаликур вынул из папки номер журнала.

— Вот она. Напечатана в сентябрьском номере «Каллиопы». «Каллиопа», журнал молодых, вполне современный, выходит он в Женеве.

Антуан жадно схватил журнал, лихорадочно полистал его. И вдруг он снова наткнулся на почерк брата. Под заголовком новеллы «Сестрёнка» Жак написал следующие строки:

Разве не сказали вы мне в тот незабываемый ноябрьский вечер:

«Всё на свете подчинено воздействию двух полюсов. Значит, истина всегда двулика?»

А порой и любовь.

Джек Боти.

Антуан не понял ни слова. Ну, ладно, потом. Женевский журнал. Значит, Жак в Швейцарии? «Каллиопа», 161, улица Рон, Женева.

Эх, хорошенькое будет дело, если в редакции не найдут адреса Жака!

Он не мог усидеть на месте. И поднялся.

— Я получил этот номер в конце каникул, — пояснил Жаликур. — Ответил я не сразу, только вчера собрался. Я чуть было не отправил письмо прямо в «Каллиопу». И спохватился чисто случайно: если автор печатается в швейцарском журнале, это ещё не значит, что он не живёт в Париже (старик удержался и не сообщил, что на его решение повлияла стоимость заграничной марки).