Семья Тибо.Том 1

— Да, да, три года назад, — повторил Антуан. — Без всяких объяснений. И не подавал признаков жизни — ни слова ни нашему отцу, ни мне. Никому. Только вам, сударь. Словом, вы понимаете, я примчался… Мы даже не знали, жив он или нет!

— Жив. Конечно, жив, раз он напечатал свой рассказ!

— Когда? Где?

Жаликур ничего не ответил. Его острый, чисто выбритый подбородок с сильным угибом посередине угрожающе вынырнул из-за высоких уголков крахмального воротничка. Тонкие пальцы теребили кончики висячих усов, длинных, шелковистых, белоснежных. Наконец он уклончиво пробормотал:

— В конце концов, я тоже ничего не знаю. Рассказ не подписан фамилией «Тибо»; просто я подумал, что таков его псевдоним.

— Какой псевдоним? — пробормотал Антуан. Чувство странного разочарования пронзило его.

Жаликур, по-прежнему зорко следивший за Антуаном, растрогался и уточнил:

— И всё же, сударь, думаю, что я не ошибся…

Держался он по-прежнему настороже. Не то что он так уж опасался ответственности, просто ему от природы претила любая нескромность, вызывала ужас одна мысль влезать в чью-то частную жизнь. Антуан понял, что необходимо сломать недоверие, собеседника, и пояснил:

— Дело ещё осложняется тем, что вот уже год, как наш отец безнадёжно болен. Недуг прогрессирует. Ещё несколько недель — и конец. Нас с Жаком у него только двое. Теперь вы понимаете, почему я распечатал ваше письмо? Если Жак жив, если я смогу его увидеть, рассказать ему всё, он вернётся, я его знаю!

Жаликур на мгновение задумался. Лицо его нервически подёргивалось. Потом он широким жестом протянул Антуану руку.

— Это другое дело, — проговорил он. — От души хотелось бы вам помочь. — Он нерешительно обвёл глазами аудиторию. — Здесь беседовать просто невозможно. Не угодно ли вам проводить меня до дому, и мы заглянем ко мне?

Они вместе быстрым шагом молча вышли из опустевшего здания, где по-прежнему гулял ветер.

Когда они очутились на мирной улице Ульм, Жаликур заговорил более дружественным тоном.

— Очень бы хотелось быть вам полезным. Псевдоним показался мне довольно прозрачным: «Джек Боти». Разве нет? К тому же я узнал почерк, я как-то уже получил письмо от вашего брата… Я сообщу вам всё, что знаю, хотя знаю не так уж много. Но сначала объясните мне… Почему он ушёл?

— Почему? Я и сам не мог обнаружить ни одной веской причины. Брат — натура страстная, беспокойная, скажу — даже мечтатель. Все его поступки в той или иной мере способны сбить с толку. Кажется, знаешь его как свои пять пальцев, а он завтра совсем иной, чем был вчера; и так постоянно. Надо вам сказать, сударь, что в четырнадцать лет Жак уже бежал из дома: в один прекрасный день удрал и прихватил с собой приятеля, мы нашли их через три дня на пути в Тулон. В медицине, — а я медик, — такая патологическая страсть к бегству уже давно описана и классифицирована. На худой конец, первое бегство Жака можно было считать проявлением такой патологии. Но теперешнее его исчезновение, длящееся целых три года… И, однако, мы ничего не обнаружили, ничто в жизни Жака не могло объяснить его уход: казалось, он вполне счастлив, спокойно проводил вместе с нами каникулы, блестяще выдержал экзамены в Эколь Нормаль и в начале ноября должен был приступить к занятиям. Одно ясно, бегство не было задумано заранее, потому что он не взял с собой никаких вещей, ушёл почти без денег и захватил только бумаги. И ни с одним из друзей не поделился своими планами. Зато послал ректору письмо, извещавшее о том, что учиться он не будет, я сам это письмо видел, оно датировано тем же числом, когда он ушёл из дома… Как раз тогда я уезжал на два дня, и во время моего отсутствия Жак исчез.

— Но… Ваш брат, если не ошибаюсь, вообще колебался, поступать ли ему в Эколь Нормаль или не поступать?

— Вы так думаете?

Жаликур не поддержал разговора, и Антуан не стал настаивать.