Семья Тибо.Том 1

Аббат вздохнул, но даже не сделал протестующего жеста. Он считал, что вовсе не всегда истинное милосердие заключается в том, чтобы поддерживать в больном иллюзорные надежды, и когда действительно приходит последний час, единственное лекарство против человеческого страха — это не отрицать близкую смерть, которой страстно противится наша плоть, тайно обо всём извещённая, — а, напротив, глядеть смерти прямо в лицо и покорно её встретить.

Он помолчал и, собравшись с духом, отчётливо произнёс:

— А если это и так, друг мой, разве это причина, чтобы поддаваться столь великому страху?

Старик Тибо, словно его ударили по лицу, откинулся на подушки и застонал:

— Ой-ой-ой!.. Ой-ой-ой!..

Значит, всё кончено: подхваченный вихрем, безжалостно кружившим его, он чувствовал, что гибнет бесповоротно, и последний проблеск сознания пригодился ему лишь на то, чтобы полнее измерить всю глубину небытия! В применении к другим смерть была просто обычной, безликой мыслью, просто словом, так же, как все прочие слова. Но в применении к нему самому оно — всеисчерпывающая данность, реальность! Ведь это же он сам! И его широко открытые глаза, лицезревшие бездну и расширенные ещё умопомрачительным страхом, вдруг различили где-то очень далеко, по ту сторону пропасти, лицо священника, лицо живого человека, лицо постороннего. Быть одному, выброшенному за пределы вселенной… Одному, с глазу на глаз со своим ужасом. Коснуться самого дна абсолютного одиночества!

В тишине снова раздался голос священника:

— Смотрите, господь бог не пожелал, чтобы смерть подкралась к вам исподтишка, sicut latro, как вор. Так вот, надо быть достойным этой милости: ибо единственная и самая большая милость, каковую бог может даровать нам, грешным, — это послать нам знак на пороге вечной жизни…

Господин Тибо слышал откуда-то, очень издалека, эти фразы, но они впустую, как волны об утёс, бились о его мозг, оцепеневший от страха. На миг его мысль по привычке попыталась было вызвать идею бога, чтобы найти в нём прибежище, но этот порыв сразу же угас. Жизнь вечная, Благодать, Бог — слова на чужом языке: пустые звуки, несоизмеримые с этой ужасающей реальностью.

— Возблагодарим господа бога, — продолжал аббат. — Блаженны те, кого господь лишил собственной воли, дабы теснее связать со своей. Помолимся. Помолимся вместе, друг мой… Помолимся от всей души, и господь придёт вам на помощь.

Господин Тибо отвернулся. В глубине его страха клокотали ещё остатки ярости. Он охотно, если бы хватило сил, уложил бы священника на месте. И с губ его сорвались богохульственные словеса:

— Бога? Какого? Какая ещё помощь? Это же идиотство, в конце концов! Разве во всём этом не Он главное? Разве не Он сам этого захотел? — Больной задыхался. — Какая, ну какая там ещё помощь? — в бешенстве завопил он.

Прежняя любовь к спорам возобладала в нём с такой силой, что он забыл даже, что всего минуту назад в страхе и тоске отрицал существование божье. И только жалобно простонал:

— Ох, как же господь мог сделать со мной такое.

Аббат покачал головой.

— «Когда ты считаешь, что далёк от меня, — говорится в „Подражании Христу“{102}, — тогда я совсем рядом с тобой…»

Господин Тибо прислушался. Несколько секунд он пролежал молча. Потом, повернувшись к своему духовному отцу, проговорил, в отчаянии протягивая к нему руки:

— Аббат, аббат, сделайте хоть что-нибудь, помолитесь, вы помолитесь!.. Это же невозможно, поймите!.. Не дайте мне умереть!

Аббат подтащил стул к постели, сел и взял в свои руки отёчную кисть, где от малейшего прикосновения оставались белые ямки.

— Ох, — воскликнул старик, — вот вы сами увидите, что это такое, когда придёт ваш черёд!

Священник вздохнул.

— Никто из нас не может сказать: «Чаша сия минует меня…» Но я буду молить господа послать мне в час моей кончины друга, который помог бы мне не пасть духом.

Господин Тибо прикрыл глаза. Он слишком бурно двигался и, очевидно, содрал себе струп, потому что поясницу сейчас жгло огнём. Он вытянулся во весь рост и, лёжа неподвижно, через равные промежутки твердил сквозь плотно стиснутые зубы:

— Ой-ой-ой-ой-ой!..

— Послушайте, ведь вы же христианин, — осторожно продолжал аббат сокрушённым тоном, — и вы прекрасно знали всегда, что земная наша жизнь рано или поздно приходит к концу. Pulvis es…[64] Неужели вы забыли, что это существование принадлежит не нам? А вы восстаёте так, будто вас хотят лишить добра, которое вы сами себе приобрели! Но вы же знали, что бог даровал нам нашу жизнь только на время. И в тот час, когда вам, мой друг, быть может, предстоит заплатить долг свой, какая же это неблагодарность вступать в торг…

Больной приоткрыл веки и устремил на священника взгляд, полный злобы. Потом глаза его неторопливо обежали спальню, задерживаясь на всех этих вещах, которые он прекрасно различал даже в темноте и которые столько лет были его собственностью, которые он видел каждый день и каждый день владел ими.

— Покинуть всё это, — пробормотал он. — Не хочу. — По телу его внезапно прошла дрожь. — Боюсь! — повторил он.