Семья Тибо.Том 1

— Побыстрее разденьте его, — скомандовал Антуан. — А вы, Леон, подкиньте в камин два полена.

— Ой-ой-ой, — стонал Оскар Тибо, — Ой-ой-ой!..

С каждым днём струпья расползались всё шире, делались всё глубже, лопатки, крестец, пятки превратились в сплошные почерневшие раны, липли к простыне, хотя их бинтовали и обильно засыпали тальком.

— Подождите-ка, — сказал Антуан. Вынув из кармана перочинный нож, он разрезал ночную сорочку больного сверху донизу. Жак не мог сдержать дрожи, услышав свист лезвия, вспарывающего тугое полотно.

Всё тело обнажилось.

Огромное, обрюзгшее, мертвенно-белое, оно казалось одновременно и одутловатым, и совсем иссохшим. Кисти свисали с тощих, как у скелета, рук, словно две боксёрские перчатки. Неестественно длинные ноги превратились в кости, обросшие волосом. Между сосками торчал пучок шерсти, а второй пучок наполовину скрывал пах.

Жак отвёл глаза. Сколько раз впоследствии он вспоминал эту минуту и нелепую мысль, пришедшую ему в голову, когда он впервые поглядел на этого нагого человека, давшего ему жизнь. Потом, словно в озарении памяти, ему привиделся Тунис, он сам, репортёр, с записной книжкой в руках, стоит перед телом, таким же нагим, таким же вздутым, так же поросшим седыми волосами, перед непристойным телом старика-итальянца, почти неправдоподобно огромного, массивного, — его только что вынули из петли и положили прямо на солнце. Разноцветная ребятня с соседних улиц скачет вокруг, визжит. И Жак увидел дочь самоубийцы, почти совсем девочку, которая, рыдая, выбежала во двор и стала разгонять шалунов ударами ноги, а потом набросила на труп охапку сухой травы. Быть может, из стыдливости, быть может, от мух.

— Берись, Жак, — шепнул Антуан.

Надо было подвести под больного руку и схватить другой конец простыни, которую Антуану и сиделке удалось просунуть до поясницы.

Жак повиновался. И вдруг прикосновение к этому покрытому испариной телу до такой степени потрясло его, что его охватил какой-то внезапный трепет, чисто физическое волнение, какое-то утробное чувство, во много раз превосходящее жалость или любовь: эгоистическая нежность человека к человеку.

— На самую середину простыни, — командовал Антуан. — Хорошо. Не так сильно. Леон, тяните на себя. А сейчас уберём подушку. Приподымите-ка ему ноги, сестра. Ещё немножко. Осторожнее, не сдерите струпьев. Жак, берись за свой угол простыни в головах, я возьмусь за другой. А вы, сестра Селина, и вы, Леон, тоже возьмитесь за углы простыни в ногах. Готовы? Так, хорошо. Приподымем сначала для пробы. Раз, два!

Простыня, которую изо всех сил приподымали за четыре угла, натянулась и мучительно медленно оторвала тело от матраса.

— Пошло, — почти радостно произнёс Антуан. И все остальные испытали ту же радость от сознания, что они что-то делают.

Антуан обратился к пожилой монахине:

— Накиньте на него, сестра, шерстяное одеяло. А сами ступайте вперёд: будете открывать двери… Ну, готовы! Пошли.

Тяжело ступая, отряд двинулся вперёд, вошёл в узкий коридор. Пациент орал во всё горло. На мгновение между двух створок дверей кабинета показалось личико г‑на Шаля.

— Чуть ниже ноги, — тяжело переводя дух, проговорил Антуан. — Так… Передохнем немножко?.. Нет?.. Тогда пошли… Осторожнее, Жак, не зацепись за ключ стенного шкафа… Мужайтесь. Скоро дойдём. Внимание, поворот… — Ещё издали он заметил, что в ванной топчется Мадемуазель и обе служанки. — Уйдите, уйдите оттуда, — крикнул он им. — Нас пятерых хватит. А вы, Клотильда и Адриенна, пока перестелите постель и нагрейте её грелками… Теперь взяли. Так, хорошо. Проходите в дверь боком. Так… Да не кладите вы его, чёрт побери, на пол. Подымайте! Ещё выше! Давайте сначала подымем над ванной… А потом потихоньку опустим. Конечно, вместе с простынёй. Держите крепче. Осторожнее. А сейчас понемногу опускайте. Ещё чуточку. Так… Эх, чёрт, она столько воды набухала, что через край перельётся. Опускайте…

Тяжёлое тело, лежавшее в провисшей под ним простыне, медленно погружалось в ванну, вытеснив равный своему объёму объём воды, которая, брызнув во все стороны, облила носильщиков, затопила весь пол, выплеснулась даже в коридор.

— Готово, — объявил Антуан, отряхиваясь. — Десять минут можно передохнуть.

Господин Тибо, несомненно, почувствовав тепло воды, на минуту перестал кричать, но тут же завопил ещё громче. Он судорожно барахтался, но, к счастью, руки и ноги запутались в складках простыни, что сковывало его движения.

Однако мало-помалу его возбуждение стихло. Он уже не кричал, а только постанывал: «Ой-ой-ой! Ой-ой-ой!» А вскоре перестал и стонать. Он явно испытывал огромное чувство физического комфорта. Даже его «ой-ой-ой» походили теперь на лёгкие вздохи удовольствия.

Все пятеро, стоя прямо в воде, толпились у ванны, каждый не без страха прикидывал, как действовать дальше.

Внезапно г‑н Тибо открыл глаза и громко проговорил: