Семья Тибо.Том 1

— А это ты?.. Только не сегодня… — Он огляделся, но, очевидно, не понял, где находится и что его окружает… — Оставьте меня, — добавил он. (Это были первые за два дня слова, которые он произнёс разборчиво.) Потом замолк, но губы его шевелились, будто он читал про себя молитву; и даже что-то невнятно пробормотал. Антуан, напрягши слух, не без труда различил несколько слов:

— Святой Иосиф… Покровитель умирающих… — И потом: — …бедные грешники…

Веки его снова смежились. Лицо было спокойно, дышал он неглубоко, но ровно. Уже одно то, что не было слышно криков, стало для всех нечаянным отдохновением.

Вдруг старик хихикнул до удивления чётко, совсем по-детски. Антуан и Жак переглянулись. О чём он думает? Глаза его по-прежнему были закрыты. Тогда достаточно ясно, хотя и осипшим от беспрерывного крика голосом Оскар Тибо снова затянул припев той самой песенки, которую пели ему в детстве и которую напомнила ему Мадемуазель:

Гоп, гоп! Трильби, вперёд!
Гоп, гоп! Милая ждёт.

Он повторил: «Гоп! Гоп!» Потом голос его спал.

Антуан, испытывая чувство неловкости, боялся поднять глаза. «Милая ждёт, — повторил он про себя. — Безвкусно, надо сказать, до предела. Что-то подумает Жак?»

Жак испытывал точно такое же чувство: ему было неловко не оттого, что он слышал, а что слышал не он один; каждый из них был смущён за другого.

Десять минут прошло.

Антуан, не спуская глаз с ванны, вслух обдумывал обратный путь.

— Нести его в мокрой простыне нельзя, — вполголоса произнёс он. — Леон, принесите-ка матрас с раскладной кровати. И попросите у Клотильды полотенца, которые она нагревала.

Матрас бросили прямо на мокрые плитки. Потом, по команде Антуана, взялись за углы простыни, с трудом вытащили больного из ванны, и, хотя с него ручьём стекала вода, положили на матрас.

— Вытрите его побыстрее, — продолжал Антуан. — Так. А теперь заверните в одеяло и подсуньте под него сухую простыню. Давайте поторопимся, а то как бы он не простудился…

«А если и простудится, что из того?» — тут же подумал он.

Он обвёл ванную глазами. Кругом стояла вода. Матрас, простыни валялись в луже. Кто-то опрокинул стул, стоявший в углу. Казалось, в ванной комнате только что разыгралась какая-то страшная сцена во время наводнения.

— А теперь по местам, и пошли, — скомандовал Антуан.

Сухая простыня натянулась, тело перекатывалось в ней, словно в гамаке, потом кортеж, спотыкаясь на каждом шагу, шлёпая прямо по воде, поднатужился и исчез за поворотом коридора, оставляя после себя мокрые следы.

А через несколько минут больного уже положили на чистую постель; голова его покоилась на подушках, руки вяло лежали поверх одеяла. Он не шевелился и был очень бледен. Казалось, впервые за много дней он не испытывает боли.

Передышке не суждено было длиться долго.

Когда пробило четыре, Жак покинул спальню и стал уже спускаться вниз, чтобы отдохнуть, но в прихожей его перехватил Антуан.

— Скорее! Он задыхается!.. Позвони Котро, Флёрю́с, 54-02. Котро — улица Севр. Пусть немедленно пришлют три или четыре кислородных подушки. Флёрю́с, 54-02.

— Может, мне сгонять туда на такси?

— Нет. У них есть рассыльный. Только побыстрее. Ты мне нужен.

Телефон находился в кабинете г‑на Тибо. Жак ворвался туда так стремительно, что г‑н Шаль даже соскочил со стула.

— Отец задыхается, — бросил ему на ходу Жак, хватая трубку. — Алло… Заведение Котро? Нет? Значит, это не Флёрю́с, 54-02? Алло, алло… Прошу вас, барышня, это для больного: Флёрю́с, 54-02! Алло! Заведение Котро? Чудесно… Говорит доктор Тибо… Да, да… Не могли бы вы…

Жак стоял спиной к двери, опершись локтем на тумбочку, где находился телефонный аппарат. Продолжая говорить, он рассеянно бросил взгляд на висевшее напротив зеркало и увидел открытую дверь, а в рамке этой двери окаменевшую Жиз, которая глядела на него во все глаза.

V

За день до этого на имя Жиз прибыла депеша; это Клотильда с благословения Мадемуазель, но по собственной инициативе послала её в Лондон в тот самый день, когда Антуан уехал в Лозанну. Жиз тут же отправилась в путь, прибыла в Париж, никого не известив о своём приезде, велела отвезти себя прямо на Университетскую улицу, а там, не спросив ни о чём консьержку — не хватило духу, — с бьющимся сердцем поднялась в квартиру г‑на Тибо.

Ей открыл Леон. Уже то, что его вызвали сюда, наверх, было тревожным признаком, и Жиз пробормотала:

— А как господин Тибо?

— Пока ещё жив, мадемуазель.

— Значит… — крикнул кто-то в соседней комнате, — значит, это не Флёрю́с, 54-02?

Жиз вздрогнула. Что это, галлюцинация?

— Алло, алло… Прошу вас, барышня, это для больного…

Чемодан выпал из её рук. Ноги подкосились. Не отдавая себе отчёта в своих действиях, Жиз пересекла прихожую и обеими руками с силой толкнула полуоткрытую дверь кабинета.

Он был там, стоял к ней спиной, опершись локтем о столик. Его профиль с опущенными глазами, какой-то нереальный, далёкий, нечёткий, вписывался в раму зеркала с позеленевшей от времени амальгамой. Ни на одну минуту она не верила, что Жак умер. Он нашёлся, он вернулся к одру отца…