Семья Тибо.Том 1

Доктор Теривье, посетивший больного утром и несколько раз звонивший в течение дня, приехал около девяти часов вечера. Когда он вошёл в спальню, г‑н Тибо бился с такой яростью, что Теривье бросился на помощь дежурным, так как они совсем ослабели. Он хотел схватить его за ногу, но промахнулся и получил такой толчок, что сам еле удержался. Трудно было понять, откуда у больного старика такой огромный запас жизненной мощи.

Когда суета улеглась, Антуан отвёл друга в дальний конец комнаты. Он начал было говорить, произнёс даже несколько слов (Теривье ничего не расслышал, так как по спальне неслись вопли больного), но вдруг его губы задрожали, и он замолк.

Теривье был поражён: лицо Антуана стало неузнаваемым.

Огромным напряжением воли Антуан взял себя в руки и, наклонившись к уху Теривье, пробормотал:

— Видишь, старина… видишь… Поверь мне, это невыносимо…

Он смотрел на своего молодого друга ласково и настойчиво, будто ждал от него спасения…

Теривье опустил глаза.

— Спокойствие, — проговорил он, — спокойствие… — Потом, помолчав, добавил: — Подумай сам… Пульс слабый. Мочеиспускания нет уже тридцать часов: уремия прогрессирует, приступы фактически не прекращаются… Я отлично понимаю, что ты выдохся… Но надо терпеть, конец близок.

Антуан, ссутулясь, не отводя глаз от постели больного, ничего не ответил, выражение его лица резко изменилось. Казалось, он оцепенел… «Конец близок?» Может быть, Теривье и прав.

Вошёл Жак вместе с Адриенной и пожилой монахиней. Настало их дежурство.

Теривье шагнул к Жаку.

— Я проведу ночь вместе с вами, пусть ваш брат хоть немного передохнет.

Антуан расслышал эти слова. Очутиться за пределами этой комнаты, в тишине, лечь, возможно, даже уснуть, забыться, — искушение было так велико, что в первую минуту он решил согласиться на предложение Теривье. Но тут же спохватился.

— Нет, старина, — твёрдо проговорил он. — Спасибо… Не надо.

Он и сам не мог бы объяснить, почему нельзя соглашаться на это предложение, но всей душой чувствовал, что нельзя. Остаться одному, глаз на глаз со своей ответственностью; быть одному перед лицом судьбы. И так как Теривье протестующе поднял руку, Антуан быстро добавил:

— Не настаивай. Я так решил. Сегодня вечером мы ещё все налицо и не окончательно выдохлись. Пускай ты будешь у нас в резерве.

Теривье пожал плечами. Однако, сообразив, что такое положение может длиться ещё несколько дней, а главное, потому, что привык склоняться перед волей Антуана, он сказал только:

— Ладно. Во всяком случае, завтра вечером, хочешь ты или не хочешь…

Антуан не возразил. Завтра вечером? Значит, и завтра всё те же судороги, всё тот же вой? Конечно, это вполне возможно. Даже наверняка возможно… И послезавтра тоже… Почему бы и нет? Его глаза встретились с глазами Жака. Только брат мог угадать эту скорбь, разделить её.

Но вопли уже возвестили о начале нового приступа. Пора было занять свой пост. Антуан протянул Теривье руку, тот на миг задержал её в своих ладонях и чуть было не шепнул: «Мужайся!» — однако не посмел; так он и ушёл, не сказав ни слова. Антуан смотрел ему вслед. Сколько раз он сам, покидая одр безнадёжного больного, пожав руку мужу, выдавив из себя улыбку, избегая глядеть в глаза матери, сколько раз он сам, ещё не дойдя до двери, уже ощущал чувство освобождения; и, видно, именно поэтому так легко и быстро ушёл от них сейчас Теривье.

К десяти часам вечера приступы, следовавшие теперь друг за другом без передышки, казалось, достигли пароксизма.

Антуан чувствовал, как слабеет мужество его подручных, как постепенно гаснет их упорство, видел, что они не так быстро и не так тщательно выполняют его распоряжения. Вообще-то ничто так не взбадривало энергию Антуана, как зрелище чужой слабости. Но сейчас его внутренняя сопротивляемость упала до такой степени, что он уже не мог преодолеть чисто физического утомления. После отъезда из Лозанны он фактически не спал четверо суток. Да и почти ничего не ел, — лишь сегодня с трудом принудил себя проглотить немного молока; поддерживал его только холодный крепкий чай, время от времени он залпом выпивал целый стакан. Из-за всё возрастающей нервозности внешне он казался энергичным, но то была лишь видимость энергии. На самом же деле именно то, что требовалось от него в данной ситуации — терпение, способность ждать, наигранная активность, — было особенно мерзко его натуре, парализовалось чувством полной беспомощности; отсюда почти нечеловеческие усилия. И, однако, приходилось держаться любой ценой и вести всё ту же изнурительную борьбу, коль скоро требовалось вести её без передышки!

Часов в одиннадцать, когда приступ кончился, но они все четверо ещё стояли, нагнувшись над постелью, чтобы не пропустить последних конвульсий, Антуан быстро выпрямился и, не удержавшись, досадливо махнул рукой: по простыне опять расплылось мокрое пятно, — почка снова начала функционировать, причём на сей раз обильно.