Семя желания

Сияя фарами, влетел десятитонный грузовик, направляющийся к побережью, за ним другой, и так колонна из десяти. Младший капрал стоял, вытянувшись по стойке «смирно», пока не исчезли огни задних фар последнего.

– Покойнички, – с тихим удовлетворением сказал он. – Целые грузовики покойничков. И подумать только, что еще две ночи назад все они были тут. Совсем как вы, тоже прогуливались перед ужином, и вопросы задавали, совсем как вы.

Он с наигранным горем качнул головой. Вдалеке ухала граммофонная пластинка: «Та-та, бух, та-та, бух».

Глава 7

На следующее утро, вскоре после мессы, объявили, что этим вечером они отправятся на фронт, поскольку намечаются какие-то «действия». «Представление, надо понимать», – подумал Тристрам. Мистер Доллимор сиял от радости предвкушения.

– Ты пой, труба, над жатвой смерти обильной![39] – бестактно процитировал он своему взводу.

– В вас, похоже, довольно сильна жажда смерти, – сказал, чистя свой пистолет, Тристрам.

– А? Что? – Мистер Доллимор оторвался от своего указателя первых строчек. – Мы уцелеем. Бош свое получит.

– Босх? Бош?

– Враг. Другое название врага. В ходе офицерской подготовки, – сообщил мистер Доллимор, – нам каждый вечер показывали кино. Там всегда были боши. Нет, вру. Иногда фрицы. А иногда гансы.

– Понимаю. А еще у вас были занятия военной поэзией?

– По утрам в воскресенье. После ланча. Капитан Оден-Ишервуд говорил, это ради поддержания боевого духа. Мой любимый предмет.

– Понятно.

Холодный сухой день с пыльным ветром. Колючая проволока под током, таблички Военного министерства, выщербленная с виду снарядами земля за периметром, столь же гнетущая, как раздраженный Атлантический океан вокруг Б-6. Несмолкающие отдаленные грохот и взрывы (круглосуточное представление – вероятно, младшие капралы в три смены дежурят у граммофона), но никакого огня в небе. В полдень дряхлый самолет (ремни, распорки, открытая кабина и машущий рукой авиатор в круглых очках), подергиваясь, поднялся над лагерем и так же рывками отбыл.

– Один из наших, – сказал своему взводу мистер Доллимор. – Доблестные королевские ВВС.

Ланч из консервов с овощным дегидратом, пара часов на койках, ужин из рыбной пасты с «Порционным фруктовым пирогом Арбакла»[40]. Потом, когда солнце обломком кораблекрушения повалилось к морю (небесная сковорода битых яиц), наступил черед выдачи со склада квартирмейстера боеприпасов и провианта – по банке консервов и по серой буханке кукурузного хлеба на человека. Наклейка на консервной банке была китайская, а ключевые слова на ней:

Тристрам на это усмехнулся: каждый дурак сумеет распознать галочку второго слова (выходит, на взгляд китайцев, суть человека в раздвоенности?), если сестра у него работает в Китае. Кстати, а что с ней сталось? И что с братом в Америке? За одиннадцать месяцев он получил одно письмо, только одно, от единственного дорогого ему человека, но этот человек был самым дорогим. Он похлопал по нагрудному карману, где оно было спрятано. «Шо Жень», да? Латинизированный перевод ясно читался внизу наклейки: хорошо выдержанный, мягкий, должным образом приготовленный человек.

Сгустились сумерки, и строевым шагом часть вышла на построение: фляги для воды наполнены, штыки примкнуты, железные каски укрыты кожухами. Парад принимал мистер Солтер из чужого батальона, недавно повышенный в звании до капитана, чего он очень стеснялся. Судя по всему, его снабдили инструкциями, и он читал их с листка, который держал перед собой. Разводящие отсутствовали. Срываясь иногда на писк, капитан Солтер приказал выступить с правой ноги по трое, и, трогаясь с места, Тристрам впервые задумался над таким анахронизмом. Могли бы и в колонну «по четверо» в этой прототипной войне выстраивать… Но суть современной войны, похоже, составляла эклектичная простота: давайте не ударяться в педантство.

Чеканя шаг, часть покинула лагерь. Никто не помахал им на прощание, кроме часового, который по уставу должен был отдать честь винтовкой. Колонна свернула налево и через четверть мили пошла вольно. Однако никто не запевал. Примкнутые штыки походили на Бирнамский лес из шипов[41]. В промежутках между та-та-уханьем и буханьем (теперь они звучали реже – вероятно потому, что прежнюю треснувшую пластинку выкинули) слышался плеск воды во флягах. Внезапные вспышки света выхватывали холодные и угрюмые черные силуэты мертвых картонных деревьев по обеим сторонам дороги.

Они прошли через деревушку (опять декорация, на сей раз беспорядочные готичные развалины) и в нескольких сотнях ярдов за ней получили приказ остановиться.

– Сейчас будете справлять малую нужду, – приказал капитан Солтер. – Разойтись!

Они разошлись: те, кто был поглупее, вскоре уяснили, к чему столько лишних слов, и на дороге стало уютно от теплого шипения струй. Потом колонна снова построилась.

– Теперь мы совсем близко к линии фронта, – сказал капитал Солтер, – и можем попасть под вражеский артобстрел.

«Ерунда», – подумал Тристрам.

– В колонну по одному стройся! Шагом марш по левой обочине!