– Носишь какую-то бурду, а не обед! Сама, стерва, верно, его жрёшь или кормишь своего муженька! А он, того и гляди, меня придушит.
– Напрасно вы, господин студент, такими словами бросаетесь. Мне дадено особое распоряжение от господина начальника жандармской команды, чтобы, значит, вас не калечить, а только пужать, и то в острастку другим. Замахнись на вас – помрёте со страху, а мы в ответе будем, – проговорил вошедший Блохин.
– Этот прохвост Саблин знает, с кем имеет дело, – пробурчал Тлущ.
Оставив ему обед, Блохин и Валя направились к главной лестнице, но вместо того, чтобы подняться наверх, спустились ещё на один этаж ниже, к Климову.
Как-то днём к Климову зашёл Саблин. Голубенко, сопровождавший ротмистра, скомандовал «встать», но Климов даже не пошевельнулся.
– Ты что, скотина, не слышишь команду? – возмутился Саблин.
Климов продолжал молчать, не обернулся и на этот раз.
– Ну, погоди, негодяй! – в бешенстве закричал ротмистр. – Голодом заморю. Здесь сдохнешь, здесь и в землю зароем!
– Не зароете, ответа с вас стребуют – куда девался арестант, – спокойно отозвался Климов.
– Найдём что ответить: заболел животом и помер в одночасье.
– Отравить хотите? – сообразил Климов. – Спасибо за предупреждение. Буду теперь жандармов заставлять пробовать мою еду. Ежели попробует и не сдохнет, тогда и я буду есть.
– Убрать свет, не кормить, пусть сдыхает! – неистово заорал жандарм и пригрозил кулаком: – В ногах ещё ползать будешь!
– Не дождётесь! – насмешливо прищурился Климов.
Свет убрали. Карцер погрузился в непроглядный мрак и могильную тишину.
Было над чем подумать Ивану Герасимовичу, ныне рабочему Климову, узнику Керченской крепости. Многое видел он в своей жизни. Труд, труд, каторжный труд… Сначала был мальчиком-учеником, потом ткачом, механиком. Думал пробиться в люди, стать самостоятельным хозяином… Теперь смешно вспоминать эти горькие мальчишечьи мечты. Позднее пришла зрелость… И не потому, что повзрослел, что вымахал в здорового ладного парня, что встретил свою единственную на всю жизнь любовь – Дашу. А потому, что понял смысл жизни… Зачем жить, ради чего? Ради борьбы за свободу, за свою рабочую власть. На этот трудный путь он встал без колебаний. Боялся одного: что будет слаб, что не сможет быть полезным, как хотелось бы.
Не сразу, не вдруг пришла выдержка, воля, характер борца и знания… Ох как трудно было овладевать наукой революции. Помогли друзья, подполье. А потом подготовка к восстанию. Наконец баррикадные бои, надежды на победу, товарищи…
тихо запел Иван Герасимович. И чувствовал, как эта мужественная песня бодрит его душу, как исчезает из неё усталость и грусть. Да… это была их песня, песня восставшего народа, её пели на баррикадах, с нею на устах умирали. Погибли Андрей, жених Клавы, Наташа… А сколько ещё! Каратели в крови потопили Пресню.
А теперь хотят его прикончить, Клаву… Ну нет, господин ротмистр, кишка тонка. Мы ещё поборемся.
Климов ощупью добрался до стола и присел на табурет.
В тишине прозвучали отдалённые шаги, Климов сразу даже не мог понять, чудится ли это ему или действительно кто-то идёт по подземелью. Вскоре, однако, он уже явственно различал шаги. Шли двое, осторожно, тихо.
«Ишь, гады, крадутся!» – Он вскочил с топчана, подошёл к двери, припав к ней ухом, стал напряжённо прислушиваться.
Шаги приближались. Разговаривали тихо: женский голос и мужской басовитый.
«Кто это? Неужели Мотька? – старался угадать Климов. – А с нею кто? Клава предупреждала: «Должна сказать важное: Мотя и Гордеев…» Что? Предостеречь хотела?»
В это время в нишу над дверью вставили фонарь, слабый желтоватый свет проник в камеру. Загремел засов, и вошла Валя с судками в руках.
– Здравствуйте, – приветливо поздоровалась она. – Вот обед вам принесла…
– Отравленный?! Ешь его сама! – зло сжал кулаки Климов.
Валя обиженно взглянула на него.
– Да что вы, бог с вами!
– Говори, отравленный? – прохрипел Климов.
Валя зачерпнула ложку супа и попробовала его.
Климов продолжал недоверчиво смотреть на неё.
– Мало. Хлебай ещё, тогда поверю. Может, ты и сама не знаешь, что тебе Саблин подсунул.
– Я сама варила суп… Кто же себе враг! – пробормотала она и хлебнула ещё несколько ложек.
Только сейчас Климов заметил на её боку кобуру с наганом. В каземате они были вдвоём. Блохин находился в коридоре. У Климова мелькнула дерзкая мысль овладеть оружием. Действовать надо было быстро. Случай благоприятствовал ему. Одолеть Валю ничего не стоило. Резким движением Климов схватил её за горло, а другой попытался выхватить наган из кобуры.
– Что вы, что вы! – вырвался из груди Вали приглушённый стон.