Семья Звонаревых. Том 1

Борейко прекрасно понимал, какой опасности он подвергает себя и свою семью, участвуя в подготовке побега заключённых. В случае провала и ему, и Ольге Семёновне угрожала тюрьма. В крепости, где каждый человек был на виду у других, приходилось строго соблюдать конспирацию. Надо было всё время держаться настороженно, чтобы решительно ничем не дать повода для подозрений. Иначе побег стал бы невозможным или, в лучшем случае, его пришлось бы откладывать на неопределённое время.

Хотя Борейко с женой и верили в успех своего дела, Ольга Семёновна всё же направила письмо к Звонарёв-ой с просьбой не оставить Светлану и Славу, если с ними что-либо случится. Впрочем, подобная просьба была совершенно излишней. Звонарёва готова была приютить детей Борейко у себя в любое время.

…Саблин безуспешно продолжал свои попытки сломить дух заключённых. Даже Вонсович, который тяжело перенёс пребывание в подземелье, прошение о помиловании не подавал. Это страшно злило Саблина. Сорвалась и жандармская затея завербовать студента Окуленко в число своих агентов. Как-то ротмистр спустился в карцер к студенту и, к немалому удивлению последнего, заговорил о напрасно потерянных в тюрьме молодыми людьми годах.

– Вы молоды, вся жизнь у вас впереди, а вы, – разливался Саблин, – сидите в заключении. Сколько дней вы уже в карцере?

– Не помню, – буркнул неохотно Окуленко.

– Вам ещё осталось отбывать наказание более пяти лет! – напомнил ротмистр и, заметив, как сразу помрачнело лицо молодого человека, решил прибегнуть к помощи заманчивых посулов. – Я мог бы ходатайствовать о снижении срока, но это надо… заслужить…

– Как именно? – покосился в его сторону студент.

– Довольно просто… Понаблюдайте за другими заключёнными и сообщайте мне, – вкрадчивым тоном проговорил Саблин.

Окуленко вскочил с табуретки.

– Проваливай, подлец, от меня! Вон, мерзавец!

Ротмистр мгновенно вылетел из карцера и крикнул дежурному надзирателю:

– На хлеб и воду, без света!.. Я научу этого молокососа, как надо разговаривать со мной.

Особенно Саблин ненавидел Климова и притеснял его. Два раза в сутки к заключённому наведывался дежурный жандарм, приносивший чёрный хлеб и воду. Этим и ограничивалось общение Климова с внешним миром.

Узнав о тяжёлом положении Климова, Петрович поручил Блохину чем только можно облегчить положение узника.

Тлущ тоже по отношению к Саблину держался очень вызывающе, часто сидел в карцере, и Блохин уже готов был сменить предвзятое недоверие к нему на товарищескую симпатию.

Валя, носившая обеды Коссачёвой, ежедневно выделяла часть еды и для Климова и тайком передавала ему в подземелье.

Наконец Саблин перевёл Климова в каземат, но отнюдь не из чувства гуманности, а потому, что личность Климова по-прежнему оставалась неустановленной. Надо было как-то приоткрыть завесу над тайной, и с этой целью ротмистр поместил Тлуща в один каземат с Климовым.

Студент делал всё, чтобы расположить к себе соседа, старался услужить ему как старшему по годам, вызывал его на откровенные разговоры, восхищался Лениным и большевиками. Такое безудержное славословие большевикам от социалиста-революционера, конечно, сразу насторожило Климова, привыкшего к бдительности и строгой конспирации. Он больше молчал и слушал болтовню Тлуща, лишь изредка бросая короткие, совершенно безобидные реплики.

Как-то ночью, неожиданно проснувшись, он увидел возле своей койки Тлуща. Студент стоял, склонившись над ним, прислушиваясь к чему-то. Заметив, что Климов не спит, Тлущ отпрянул в сторону.

«Наверно, я что-то говорил во сне, а он хотел подслушать!» – догадался Климов.

С этой минуты он перестал доверять Тлущу. Тщетно пытался студент узнать у своего неразговорчивого соседа хоть что-нибудь о его революционном прошлом, о Коссачёвой. С затаённой ненавистью Климов наблюдал за Тлущом и сам задавал ему каверзные вопросы. Застигнутый врасплох, Тлущ ещё больше выдавал себя своими путаными ответами.

Убедившись в новой неудаче Тлуща, Саблин дал ему временную передышку в одиночном заключении, а Климова, придравшись к какому-то пустяку, отправил в «преисподнюю» – в сырой каменный склеп в нижнем этаже подземелья.

Наконец Блохин убедился в том, что ему удалось прочно войти в доверие к Саблину. Вызвав Блохина к себе, Саблин без обиняков сказал ему, как человеку, заслуживающему доверия:

– Слушай, Гордеев. Студент Тлущ может быть нам очень полезен. Пусть во время твоего дежурства Матрёна носит ему приличные обеды, папиросы. Света у него не туши, карцер проветривай. Каждый день утром и вечером выводи его на прогулки отдельно от остальных политических. При других кричи на него, но бить не смей. Понял?

– Так точно, вашскородие! – одним духом выпалил Блохин, узнав – что представляет из себя Тлущ.

– Смотри не проболтайся! – пригрозил пальцем ротмистр.

– Не извольте беспокоиться, молчать умею. Может, Голубенко и проболтается, а я – могила.

…С этого дня Валя стала носить обеды и Тлущу.

Она боялась одна спускаться в подземелье, и всегда её сопровождал туда Блохин.

Когда Валя впервые принесла еду Тлущу, он был не в духе и начал орать: