Семья Звонаревых. Том 1

– Готов принять любую муку, самую страшную смерть, но предателем не буду, – твёрдо ответил учитель.

– Ах, так?! – ощерился Саблин и топнул ногой. – Руки по швам, когда со мною разговариваешь, сволочь! Неделя тёмного карцера на хлебе и воде. Сейчас же отправить в нижний каземат! – приказал Саблин дежурному жандарму и вышел.

Оставшись один, Вонсович снова упал духом.

– Бедные мои дети! Бедные брошенные отцом сиротки! Отец сегодня вас предал, отказавшись подать прошение на царское имя. И этот мерзкий жандарм ещё смеет угрожать мне местью революционеров, когда я для дела революции отдал всё, что есть у меня самого драгоценного, – здоровье жены и своих маленьких детей, – причитал Вонсович.

Голубенко грубо толкнул его в бок.

– Старый дуралей, в карцере узнаешь, что значит сидеть на форту Тотлебен! – пробурчал жандарм.

Пройдя шагов двадцать по внутреннему двору форта, они вошли в полутёмную сводчатую галерею и остановились перед железной дверью. Большим ключом Голубенко отпер дверь, которая открылась с протяжным, ржавым скрипом. За ней виднелась тёмная лестница вниз. Жандарм снял со стены фонарь «летучая мышь», зажёг его и приказал учителю идти вперёд.

– Посмотри напоследок на яркое солнце! Там его не увидишь!

Вонсович невольно оглянулся на покрытые увядающей травой земляные валы форта, на голубеющее вверху осеннее небо и начал осторожно спускаться вниз. После жаркого солнечного дня на него сразу пахнуло могильной сыростью склепа. Ступеньки лестницы поросли мхом, с потолка капало, воздух был спёртым и затхлым. Вскоре стало совсем темно, и Вонсовичу пришлось ощупывать ногами каждую ступеньку, чтобы не упасть.

После полусотни ступеней он увидел маленькую площадку, за ней начиналась новая лестница. Вокруг царила густая тьма, холодная и липкая. Ноги скользили по ступенькам, над головами, испуганные светом фонаря, пролетали летучие мыши, едва не задевая людей своими крыльями.

Вторая лестница насчитывала тридцать ступеней, но она показалась Вонсовичу бесконечной.

– Неужели можно держать людей в таких условиях? – задыхаясь от ужаса, спросил он.

– Можно! – бросил хрипловато Голубенко. – Тишь да гладь – божья благодать. А что темновато, так это с непривычки. Глаза быстро приноровятся.

После второй лестницы жандарм свернул в широкий сводчатый коридор с рядом железных дверей с засовами и тяжёлыми замками. Откуда-то тянул довольно сильный сквозняк.

Когда глаза Вонсовича немного привыкли к темноте, он стал различать слабые пятна света над некоторыми дверями. Это в нишах над самым сводом тускло горели лампы и своими немощными огнями освещали одновременно и коридор, и казематы.

Около одной из дверей Голубенко остановился, отодвинул тяжёлый засов и кивнул в сторону мрачной пасти входа:

– Заходи!

Довольно просторный сводчатый каземат тонул в полумраке. Вонсович содрогнулся от мысли, что сейчас он останется один в страшном подземелье – среди могильной тишины и плесени. Оцепенев от страха, он не мог пошевелиться, и тогда жандарм подтолкнул его в спину:

– Иди, говорю! Пошевелишь тут мозгами, может, поумнеешь!

У одной из внутренних стен виднелся дощатый топчан, у противоположной – находились вделанные в землю стол и табуретка. Из угла, слева от двери, шёл зловонный дух – там угадывалась параша.

– Ну чем не гостиница? – спросил с издёвкой жандарм. – Сейчас тебе принесут обед, вечером – ужин, утром чай, ну и хлеб, и вода… Свет будет до вечера, пока осмотришься тут, а с завтрашнего дня полная темнота. Через двое суток посветим тебе малость, потом опять – темень, и так покуда не отсидишь положенный срок.

– А прогулки? – робко спросил Вонсович.

– Карцерным гулять не дозволено, равно как стучать в стены, кричать и буйствовать. Ежели кто шумит – переводим ещё на один этаж ниже. Там чистая могила: ори, стучи – никто не услышит. Перед вечером к тебе зайдёт дежурный, – сказал жандарм и вышел.

Глухо затворилась дверь, заскрежетал засов, раз-другой щёлкнул замок.

Вонсович остался один. То ли сырость, то ли ужасающее чувство одиночества бросили его в озноб. Пытаясь согреться, он начал быстро ходить по каземату: десять шагов от двери до противоположной стены и шесть – поперёк. Попробовал постучать в стену, никто не отозвался, постучал в дверь – удары гулко понеслись по подземелью.

Учитель прислушался. Откуда-то издалека, будто эхо, донёсся ответный стук. Это ободрило Вонсовича, и он снова принялся стучать, снова прислушался в надежде ещё и ещё услышать ответ.

Внезапно открылась дверь, и на пороге вырос Саблин.

– Ты что безобразничаешь?! Без света и без жратвы оставлю! – заорал он. – Узнаешь, что такое тёмный карцер! Подохнешь, зароем тут же, и крышка.

Не дав Вонсовичу опомниться и вымолвить даже слово, Саблин захлопнул за собою дверь. Сейчас же погасла лампа.