Семья Звонаревых. Том 1

Блохин внимательно выслушивал все эти наставления ротмистра, поддакивал, кивал в знак согласия головой. Сам же думал: «Эх ты, дубина стоеросовая, дальше своего носа ничего не видишь. Знал бы ты, что стоит на меня только взглянуть Ивану Герасимовичу, как он всё поймёт… И ни черта у тебя не выйдет, как ни старайся ты, жандармская морда!»

– Постараюсь, вашскородие! – гаркнул во всё горло Блохин и, повернувшись кругом, лихо пристукнул каблуками, вышел, почтительно притворив дверь.

«Ничего не скажешь, хорош, – одобрительно усмехнулся Саблин. – Есть ещё верные слуги. Однако, как говорят, на бога надейся, да сам не плошай. Хорош-то хорош, да я его маловато знаю. А тут дело наиважнейшее, промахнуться нельзя. Потому самое лучшее – засадить Климова в подземелье, в карцер. Оттуда не убежишь… Нутром чую – он штучка тонкая».

Глава 13

Как ни старался начальник крепостной почтовой конторы найти что-либо крамольное в письмах, поступавших в адрес Борейко, его поиски так и не увенчались успехом.

Носов попытался было установить, не пользуются ли корреспонденты Борейко каким-либо замысловатым кодом, но в конце концов убедился в беспочвенности и этого предположения. Словом, по письмам штабс-капитана нельзя было заподозрить в политической неблагонадёжности.

Появление в крепости политзаключённых раскрыло перед почтмейстером новое поле деятельности. Все письма, поступающие на имя заключённых, старательно перлюстрировались им до того, как попадали в руки жандармов. Носов не только вёл строгий учёт этой переписки, но сумел быстро заполучить различные данные о корреспондентах, писавших письма политическим заключённым, списавшись с соответствующими почтовыми отделениями.

Правда, писем было немного. Климов и Тлущ их совсем не получали. Вонсовичу писала жена из приволжского города. Оба студента оказались хорошо известными охранному отделению. Один из них, по-видимому, был провокатором, но кто – Носов сразу не смог установить.

Коссачёва тоже не получала писем. Изредка на её имя приходили денежные переводы от дальней родственницы из Петербурга.

Когда Носов снова появился в жандармском управлении, Саблин не сразу принял его и встретил с нескрываемой насмешкой:

– Чем порадуете, господин Тяпкин-Ляпкин?

Носов очень обижался на такое обращение, но выразить свою обиду он не посмел и с угодливой улыбкой произнёс:

– Имею честь предложить надежный способ моральной обработки заключённых-политиков.

– В чём же заключается ваш метод? Загонять иглы под ногти или избивать до полусмерти так, чтобы не оставалось никаких внешних следов? Это нам прекрасно известно, уважаемый господин Носов.

– Грубое насилие часто не достигает цели, господин Саблин, а только обозляет людей. Я предлагаю действовать по другой – моральной, так сказать, линии. Как нам, конечно, хорошо известно, все заключённые особенно дорожат вестями из внешнего мира…

– Поэтому-то их и направили в Керчь, где легко можно создать режим полной изоляции. Газеты, журналы, книги и письма к заключённым будут попадать только после моего досмотра. Таков приказ Петербурга. Я буду сообщать заключённым, что им пишут то-то и то-то, не передавая писем в руки.

– Лишняя и никому не нужная жестокость! Прошу простить мою резкость.

– Что же, по-вашему, следует делать, господин Носов? Быть может, вы укажете департаменту полиции более совершенный способ использования писем заключённых?

– Осмелюсь это сделать. Поясню на примере. Допустим, какой-то эн-эн получает письмо, в котором ему сообщают, что у него дома всё благополучно, все здоровы, ждут его не дождутся, и так далее в таком же роде. Это, конечно, поднимет дух заключённого, вселит в него бодрость. Он почувствует прилив сил и употребит их во вред государству. Совсем другое дело, когда письмо грустное, о разных неприятностях, неудачах, болезнях родных и близких, голоде. Такие письма заставят хоть кого приуныть. Слабовольные и колеблющиеся запросят о помиловании, о сокращении срока, отрекутся от своих убеждений. Это как раз то, что и нужно государственной власти.

– Ну, а если нет таких писем? – спросил Саблин. – Откуда прикажете их брать?

– Из своей головы, господин ротмистр. Обладая некоторой фантазией и детально знакомясь с тем, что пишут заключённым, всегда можно написать им пару строк так, что они не разберут, кто им пишет и откуда…

– Короче, мы должны сами писать письма заключённым в таком духе, чтобы как можно сильнее подорвать их моральное состояние? – наконец понял жандарм. – Но это не так просто! Всегда могут узнать по почерку, что это письмо не от того лица, которое его пишет…

– Не извольте беспокоиться, господин ротмистр! Недаром я всю жизнь отдал почтовой службе. Перевидел на своем веку тысячи тысяч различных почерков и помаленьку научился подделывать любой из них так, что сам автор не разберёт, где писал он, а где не он. Разрешите мне заняться обработкой всей корреспонденции заключённых?

– Можно подумать, что вы, господин Носов, учились в иезуитской школе. Только там могли додуматься до такой вещи, какую предлагаете вы.