Семья Звонаревых. Том 1

В начале ноября норд-ост сменился зюйд-вестом. Тёплый ветер приволок с собой хмурые тучи и сырость. Надоедливо моросили дожди. Море выглядело грязновато-серым, угрюмым.

От скудного питания и затхлого воздуха сырого каземата у Вонсовича обострился катар желудка и печени. Он почти ничего не мог есть. Прибывший по настоянию Климова врач предписал учителю строгую диету – только белый хлеб и куриное мясо, но Саблин не улучшил питания.

Как-то в каземате, где помещались дежурные жандармы, появились сапёры и начали сооружать кирпичную перегородку, разделявшую каземат до самого потолка.

Жандармы категорически запрещали сапёрам заглядывать в соседний каземат – к заключённым, которых теперь целыми днями держали взаперти. Короткие прогулки разрешались лишь рано утром, до прихода солдат, или вечером, после окончания работ.

Вскоре перегородка с дверью в ней была закончена. Её оштукатурили, побелили и после уборки нового помещения туда из штаба крепости перевели Коссачёву.

Узнав, кто находится рядом, Вонсович тотчас начал перестукиваться через стенку по тюремной азбуке. Коссачёва не ответила, помня слова Блохина и опасаясь провокации.

До перевода на форт Коссачёва с разрешения начальника штаба пользовалась газетами и журналами и была в курсе политической жизни страны. Теперь она попала на одинаковое положение с остальными заключёнными.

Однажды на форт пришёл Фирсов проверить, как содержатся узники. Прежде всего он навестил «свою поднадзорную» – Коссачёву.

– Я здесь оказалась одна женщина среди мужчин, – пожаловалась она ему. – Это стесняет меня, и я чувствую себя заключённой вдвойне. Разрешите Моте побольше бывать со мной. Я к ней очень привыкла. Пусть она приносит мне обед, берёт бельё для стирки, и – наконец, надо же мне мыться.

– Хорошо, я договорюсь об этом с Саблиным, – пообещал Фирсов.

От Коссачёвой Фирсов зашёл и в соседний каземат, увидев там только двоих заключённых, он спросил, куда же девались Тлущ и Окуленко.

– По приказанию их высокоблагородия ротмистра Саблина переведены на карцерное положение за дерзость и грубость, – доложил жандарм.

– Окуленко уже около месяца в карцере, а Тлущ – больше двух недель, – заявил Климов.

– Я этого не знал и сегодня же разберусь, в чём тут дело, – сказал Фирсов и обратился к Вонсовичу: – Мне докладывали о вашей болезни. Был у вас Спиртов? Что предписал?

– Диету, а как я могу её соблюдать? – пожал плечами учитель.

– Вы получили деньги за время пребывания у нас?

– Ни денег, ни писем, никаких вестей извне никому не было. Хотя я больше чем уверен, что получались письма и, возможно, деньги на моё имя, – ответил Вонсович.

– Пришлю Саблина. Пусть он разберётся со всеми вашими претензиями, – сказал Фирсов и ушёл.

На следующий день появился Саблин. Он сразу набросился на стражу за то, что она позволяет заключённым стучать в стенку. Затем он приказал перевести Коссачёву в другую половину каземата, не соприкасающуюся с соседним.

Коссачёва отказалась подчиниться этому распоряжению.

– Применю силу, прикажу вас на руках перенести! – пригрозил ей ротмистр.

Коссачёва в знак протеста легла на койку и закрыла голову подушкой. Обозлённый Саблин рывком сбросил подушку на пол. Тогда Коссачёва вскочила на ноги и, оттолкнув жандарма, крикнула:

– Убирайтесь немедленно отсюда! Оставьте меня в покое!

Её крик был услышан за стеной. Вонсович и Климов начали изо всех сил дубасить в дверь, соединяющую казематы.

Это отвлекло Саблина от Коссачёвой. Вместе с дежурным жандармом ротмистр бросился к мужчинам, но едва он шагнул в их каземат, как перед ним выросла фигура Климова. Рядом с ним, трясясь от негодования, стоял Вонсович.

– Как вы смеете издеваться над больной женщиной?! – фальцетом кричал учитель.

– Это бунт! Вызвать сюда караульных солдат! – выпучив глаза заорал Саблин, пятясь к двери.

На помощь ему бросился унтер. Он на ходу пытался выхватить наган из кобуры, но тут из своего каземата выбежала Коссачёва и швырнула ему в глаза горсть соли. Пока ослеплённый жандарм протирал глаза, Коссачёва овладела наганом и, сильно ткнув стволом в грудь жандарма, щёлкнула курком. Эффект получился совершенно неожиданный. Жандарм охнул и повалился на пол. От страха с ним случился обморок. В этот момент мимо него, как оглашенный, промчался Саблин.

Коссачёва вошла в мужской каземат. На полу в обмороке лежал Вонсович, около него стоял Климов.

Голова учителя была сильно запрокинута назад, и его редкая бородка рыжим клинышком торчала вверх. Лицо посинело, глаза закатились. Коссачёва склонилась над ним и, намочив носовой платок, приложила к его лбу. Наклонившись к учителю, Климов услышал тихий шёпот Коссачёвой:

– Я должна сказать тебе важное: надзиратели Мотя и Гордеев…

За дверью раздался топот бегущих ног, и в каземат ворвались трое караульных солдат с винтовками, со штыками наперевес. Увидав женщину, они оторопело остановились, не зная, что им делать.

Вонсович начал приходить в себя.

– Что со мной?.. Где я? – слабо простонал он, приподнимаясь на локте.