Семья Звонаревых. Том 1

– Что же будет причитаться за это? – спросил Вонсович.

– Года два-три каторжных работ или одиночного заключения, – ответил Тлущ.

– Глупо даже думать о таком побеге! – заметил Климов.

– Что же вы предлагаете? – обернулся к нему Тлущ.

– Решительно ничего.

– Ну, а мы с коллегой Тлущом попытаемся воспользоваться первым благоприятным случаем для индивидуального побега, – заявил со свойственной ему возбуждённостью Окуленко, широкоплечий юноша с худощавым лицом и резкими движениями.

Он учился в Киевском политехническом институте, принял участие в неудавшемся покушении на киевского губернатора и был осуждён к десяти годам тюремного заключения, но по амнистии получил семь лет содержания в крепости. Его заветной мечтой теперь было бежать за границу и там закончить высшее образование. Обо всём этом он откровенничал с Тлущом, а тот не замедлил раскрыть его замыслы начальнику крепостного жандармского управления.

Не добившись от Саблина удовлетворения своих требований, заключённые написали жалобу прямо коменданту крепости, но жандармы категорически отказались передать эту жалобу по назначению.

– Не имеем права этого делать! – твердили они. – Можем представить бумажку только их высокоблагородию ротмистру Саблину.

Когда их спрашивали, почему нет писем от родных, следовал один и тот же ответ:

– Их высокоблагородие велел вам передать, что писем никому не поступало.

Наконец Окуленко не выдержал и изругал дежурных жандармов. В наказание Саблин распорядился посадить его в тёмный карцер. Где помещался этот карцер – никто не знал, и все решили, что студента перевели на гарнизонную гауптвахту.

– Надолго посадили его? – спрашивали заключённые у жандармов.

– Их высокоблагородие сказали: пущай посидит, а там увидим, как он будет вести себя в карцере.

Прошло около недели, но никаких сведений об Окуленко не поступало. По-прежнему никто из начальства не заходил и в лабораторию.

– Представляю, как мои родные беспокоятся обо мне, – с деланной грустью вздыхал Тлущ. – Мой отец служит в банке, имеет довольно обширные знакомства среди деловых кругов, а вот ничем не может помочь…

– Здесь больше помогло бы знакомство с высшим чиновничеством, – заметил Вонсович и печально усмехнулся: – У меня никого в верхах нет. Есть жена – учительница и трое детей. Бьются, бедняги, чтобы не помереть с голоду. Хорошо ещё, если Аня работает. Могут и уволить как жену государственного преступника. У нас на расправу коротки.

Он болезненнее других переживал подневольное положение, постоянно с глубоким беспокойством думая о судьбе своей семьи.

Прошла ещё неделя, а Окуленко не возвращался. Его отсутствие всё больше тревожило заключённых.

– Надо полагать, ему понравился карцер, не торопится сюда возвращаться, – подшучивал Тлущ.

Однажды нежданно-негаданно в лаборатории появился крепостной поп: рыжегривый жилистый мужчина лет сорока пяти с выпуклыми раскосыми глазами. Вошёл поп прямо в пальто, калошах, не снимая шапки.

– Мир дому сему! Как пастырь духовный всех живущих в крепости – пришёл навестить и вас, – промолвил он, осеняя крестом каземат.

Никто не ответил на его приветствие. Климов демонстративно отвернулся к окну. Тлущ, выдававший себя за еврея, сделал вид, что приход православного попа к нему не относится, а Вонсович, сумрачно взглянув на вошедшего, спросил:

– Что вы забыли здесь, господин священник?

– О ваших душах вспомнил и пришёл в сию юдоль печали и страданий, – высокопарно ответил поп.

– Есть пословица: незваный гость хуже татарина, – вмешался в разговор Климов и добавил насмешливо: – Нашли бы вы, отче, для прогулок подальше переулок!

Поп покраснел от злости, метнул в сторону Климова ненавидящий взгляд, затем, с трудом сдерживая гнев, сказал старшему жандарму:

– Зайдешь в церковь, дам одну икону сюда. Ну и евангелие с молитвенником получишь для этих грешников. А вы, – уставился он на заключённых, – одумайтесь, и тогда просветит господь бог вас своей премудростью и ниспошлёт мир вашим мятущимся душам.

– Избавьте нас, господин священник, от этой комедии, – возмутился Вонсович.

– Богоотступник! Да как ты смеешь бога гневить?! – крикнул поп на учителя.

– Убирайтесь вон! Довольно паясничать! – презрительно бросил Тлущ.

– А ты кто? Иудей? – прищурился поп.

– Так точно, Ваше высокопреподобие, – подтвердил жандарм.

– Проклинаю аки предателя и мучителя нашего господа бога Иисуса Христа! Доложу о сём издевательстве над духовною особой в штабе крепости! – пригрозил разбушевавшийся пастырь и торопливо покинул каземат.

Об этом происшествии поп наябедничал жене коменданта, та сообщила мужу.

Генерал Шредер был лютеранин и церковными делами мало интересовался, зато хорошо запомнил, что один из заключённых – еврей – оскорбил священника. Вызвав к себе Саблина, генерал приказал арестовать Тлуща на месяц с содержанием в тёмном карцере. Остальных узников велено было на две недели перевести на хлеб и воду.

Таким образом Тлущ, так же как и Окуленко, исчез из каземата. На время Климов и Вонсович были избавлены от провокатора.

Глава 12