Семиярусная гора

Был жаркий и дождливый день середины августа, когда я поднялся из метро в духоту Гарлема. Людей на улицах было мало. Пройдя полквартала, я увидел витрины в первом этаже, на которых большими синими буквами было написано, кажется: «Дом дружбы» и «Центр блаженного Мартина де Порреса». Вокруг никого не видно.

За большей витриной располагалась библиотека. Зайдя туда, я увидел с полдюжины молодых негров, девушек и юношей, старшеклассников. Они сидели вокруг стола, некоторые в очках, и, кажется, вели какую-то интеллектуальную дискуссию, потому что мое появление их несколько смутило. Я спросил, здесь ли Баронесса, они ответили, что ее нет, она отправилась в даунтаун, потому что у нее день рождения. Я спросил, кого я могу увидеть вместо нее, и мне сказали – Мэри Джердо, она где-то поблизости, и если я подожду, она наверное появится с минуты на минуту.

Я остался ждать, снял с полки книгу отца Бруно «Жизнь св. Иоанна Креста» и стал рассматривать картинки.

Юные негры попытались продолжить обсуждение с того места, на котором прервались, но никак не получалось: присутствие незнакомца их нервировало. Одна из девушек начала говорить, произнесла несколько общих слов и, хихикнув, умолкла. Тогда начала другая: «Да, но ты не думаешь, что…?» Но и этот обстоятельный зачин оборвался неловким смешком. Тогда вступил молодой человек и разразился потоком звучных слов, тянувших на целый абзац, отчего расхохотались уже все. Тогда я обернулся и тоже засмеялся, и все сразу превратилось в игру.

Они принялись выдавать всякие высокопарности просто потому, что это смешно. Произносили тяжеловесные и необыкновенно скучные фразы и смеялись им и тому, что с их уст слетают такие странные слова. Но вскоре они успокоились, потом пришла Мэри Джердо и показала мне разные отделения Дома дружбы, объясняя их назначение.

Замешательство юных негров дало мне представление о том, что такое Гарлем. Детали прояснились позднее, но суть уже проступила.

Сюда, в гигантские мрачные, душные трущобы согнаны, подобно скоту, сотни тысяч негров, и большинству из них нечего есть и нечего делать. Рассудок, воображение, способность к переживанию, эмоции, разочарования, желания, идеи, надежды расы с живыми чувствами и глубокой эмоциональной реакцией загнаны внутрь, направлены на самих себя, стянуты железным обручем фрустрации, расовых предрассудков, которые окружают их непреодолимыми стенами. В этом громадном котле бесценные естественные дарования, мудрость, любовь, музыка, наука, поэзия, свалены в кучу и принуждены вариться вместе с отбросами безнадежно испорченной природы, и тысячи и тысячи душ гибнут в пороке, нищете и деградации, они стерты, вымараны из числа живых, расчеловечены.

Что же не погибло в твоей темной печи, Гарлем, от марихуаны, джина, помешательства, сифилиса?

Те, кому каким-то образом удалось спастись в этом котле благодаря особому духовному устроению, или потому что смогли выбраться из Гарлема и поступить в какую-то школу или колледж, не погибают сразу, но получают сомнительную привилегию жить без того, что составляет единственную положительную идею Гарлема. Им остается печальная задача изучать и имитировать то, что считается культурой в мире белых людей.

И вот ужасающий парадокс: Гарлем как таковой и каждый отдельный негр в нем есть живое осуждение нашей так называемой «культуре». Гарлем существует как Божие обвинение Нью-Йорку и людям, живущим в роскошных районах и делающим здесь свои деньги. Бордели Гарлема, проституция, банды торговцев наркотиками и прочее – зеркало благовоспитанных разводов и разнообразных культурных прелюбодеяний Парк-авеню: они являются комментарием Божиим ко всему нашему обществу.

Гарлем в некотором смысле есть то, что Бог думает о Голливуде. А Голливуд – это единственное, за что Гарлем может в отчаянии цепляться как за суррогат рая.

Самое ужасное, что во всем Гарлеме нет, наверно, ни единого негра, который в глубине души не осознает, что культура белых не стоит грязи здешних сточных канав. Они чувствуют, что их окружают гниль, ложь, фальшь, пустота, призрачное бытие. Но они обречены тянуться к этой культуре, делать вид, что именно ее желают, притворяться, что она им нравится, словно они стали частью зловещего заговора: словно они должны собственными жизнями наглядно изобразить ту порчу, которая поразила онтологические основы бытия самого белого человека.