Семиярусная гора

Есть ли у католиков трудовая политика? Говорят ли что-нибудь Папы об этих проблемах в своих энцикликах? Коммунисты знают об этих энцикликах больше, чем средний католик-. Rerum Novarum и Quadrigesimo Anno[473] они обсуждают и анализируют на публичных митингах и потом обращаются к своей аудитории так:

«Мы спрашиваем вас, так ли поступают католики? Вы когда-нибудь видели здесь католика, который попытался бы что-то для вас сделать? Когда такая-то фирма, или такая-то фирма выбросила на улицу сотни негритянских рабочих, чью сторону приняли католические газеты? Разве вы не знаете, что Католическая Церковь лишь прикрытие для капитализма, и все их разговоры о бедных – лицемерие? Как они заботятся о бедных? Что они сделали, чтобы помочь вам? Даже их священники в Гарлеме идут и нанимают белых, когда им нужно заново покрасить церковь! Разве вы не знаете, что католики исподтишка смеются над вами, кладя в карман выручку за паршивые многоэтажки, в которых вы живете?..»

Баронесса по рождению русская. Во время Октябрьской революции она была юной девушкой. Она пережила расстрел половины семьи, видела, как священники падали под пулями красных. Словно героине приключенческого фильма, ей пришлось бежать из России, только с лишениями и невзгодами, каких не показывают в кино, и без присущего ему шарма.

Оказавшись в Нью-Йорке, без копейки денег, она устроилась работать в прачечную. Она воспитана в католической вере, и опыт, через который она прошла, не разрушил, а усиливал и углублял ее веру, пока Дух Святой не укрепил ее душу как неколебимую скалу. Мне не приходилось видеть человека более спокойного, уверенного, невозмутимого в своем совершенном уповании на Бога.

Кэтрин де Гук – личность во всех отношениях крупная, не только физически: в ней постоянно пребывает Святой Дух и движет всем, что она делает.

Однажды, когда она работала в прачечной в районе 14-й улицы, и вместе с другими девушками сидела на парапете и доедала ланч, на нее снизошло осознание своего особого призвания. Это был призыв к апостолату, но не новому, а хорошо известному со времен первых христиан – служение женщины-мирянки в миру, среди рабочих людей, будучи такой же, как они, работающей и бедной. Оно должно быть основано на личном общении, беседе и прежде всего на личном примере. В ней не должно быть ничего особенного, никаких внешних признаков религиозного ордена, особых правил, отличительной одежды. Она и те, кто к ней присоединится, будут просто бедными, – здесь и выбора-то не было, потому что они и так уже были бедны, – но они примут свою бедность и жизнь пролетариев со всеми ее невзгодами, беззащитностью и серой, утомительной монотонностью. Они будут жить и работать в трущобах, затеряются в огромной безымянной массе забытых и покинутых людей, но жить полной и настоящей христианской жизнью – любить тех, кто рядом, жертвовать собой ради них, нести Благую Весть и правду Христову, будучи святыми, пребывая в единении с Ним, исполняясь Его Святого Духа и Его милосердия.

Выступая в этом зале, перед этими монахинями и клириками, она не могла не задеть их за живое, ведь то, что они слышали (и это невозможно было не заметить) представляло собой в чистом виде францисканский идеал, саму суть францисканской проповеди бедности, только без обетов, которые принимают Меньшие братья. К чести слушателей, большинство из них имели разум и мужество признать это, как и то, что Баронесса в известном смысле гораздо больше францисканец, чем они. Фактически она принадлежала Третьему ордену, и я почувствовал, что начинаю гордиться скрытым под рубашкой нарамником: Баронесса своим примером свидетельствовала, что это служение полно смысла и возможностей.

Итак, Баронесса приехала в Гарлем. Она вышла из метро с пишущей машинкой в руках, несколькими долларами в кармане и сумкой с одеждой. Она зашла в одну из многоэтажек и просила показать ей комнату, мужчина ответил:

– Мэм, такие, как вы, не захотят здесь жить.

– Я хочу, – сказала она, и добавила, словно поясняя, – Я русская.

– Русская! – сказал мужчина. – Это другое дело. Заходите.

Он решил, что она коммунистка…

Так начинался Дом дружбы. Теперь они занимали несколько помещений в домах по обеим сторонам 135-й улицы, организовали библиотеку, комнаты отдыха и гардеробную. У Баронессы отдельная квартира, у тех из ее помощников, кто живет там постоянно, – тоже свое жилье на 135-й улице. Среди ее сотрудников в Гарлеме больше женщин, чем мужчин.

Когда встреча окончилась и Баронесса ответила на обычные возражения вроде «А что если негр захочет жениться на вашей сестре, – или даже на вас?», я подошел и поговорил с ней. На следующий день я случайно встретил ее на дорожке перед библиотекой, когда шел, нагруженный охапкой книг, изучать с классом «Божественную комедию» Данте. Это был всего лишь второй наш разговор, но я сказал:

– Ничего, если я приеду в Дом дружбы и немного поработаю с вами, когда здесь все закончится?

– Конечно, – сказала она. – Давайте.

Но, видя все эти книги в моих руках, она, кажется, не поверила мне.

II