Семиярусная гора

Этот простой вопрос удивил меня. Однако, несмотря на его внезапность, меня поразила мысль о том, что это и есть ответ мне. Возможно, это тот ответ, о котором я молился и которого искал.

Она застала меня врасплох, и я смешался. Я стал говорить о писательстве. Сказал, что мое возвращение в Гарлем зависит от того, сколько времени я смогу уделять писательству, когда туда приеду.

Оба священника немедленно включились в разговор и сказали, что не нужно ставить условия и искать лазейки.

– Ты предоставь ей это решить, – сказал отец Губерт.

Так что вскоре все выглядело так, словно я еду в Гарлем, по крайней мере, на какое-то время.

Еще Баронесса сказала:

– Том, ты подумываешь стать священником? Люди, ставящие вопросы, которые ты задавал мне в письмах, обычно хотят стать священниками…

Эти слова разбередили старую рану. Но я сказал:

– О нет, у меня нет призвания к священству…

Когда разговор перешел на что-то другое, я слегка отвлекся, чтобы обдумать услышанное, и вскоре мне стало ясно, что для меня это наиболее достойный выход. С одной стороны, у меня не было особой уверенности, что таково мое призвание, но с другой – я уже не сомневался, что колледж Св. Бонавентуры мало что мог дать для моей духовной жизни в дальнейшем. Мне там больше не место. Он был слишком пресным, слишком безопасным, слишком защищенным. Ничего от меня не требовал, не возлагал на меня креста. Он предоставлял меня самому себе: я принадлежал себе, сам был хозяином собственной воли, и все, что Бог дал мне, и что я должен вернуть Ему, было в полном моем распоряжении. За все время моего пребывания там я ни от чего не отказывался, разве от очень малого, как бы ни был беден.

А так я мог бы отправиться в Гарлем, присоединиться к этим людям в их доме и жить на то, что Бог дал нам есть день ото дня, и разделить свою жизнь с больными, голодающими, умирающими и теми, у кого ничего не было и никогда не будет, с изгоями, всеми презираемой расой. Если это мое, Бог даст мне знать достаточно скоро и ясно.

Когда мы добрались до Св. Бонавентуры, я увидел начальника английского отделения, стоящего в тусклом свете под аркой монастырских ворот, и сказал Баронессе:

– Это мой босс. Мне следует пойти к нему и сказать, чтобы он искал кого-то на мое место на следующий семестр, раз я уезжаю в Гарлем.

На следующий день мы обо всем договорились. В январе, по окончании семестра, я приеду жить в Дом дружбы. Баронесса сказала, что по утрам у меня будет полно времени для писательства.

Я пришел к ректору, отцу Томасу, в его кабинет в библиотеке и сказал, что собираюсь уехать.

Лицо его покрылось лабиринтом морщин.

– Гарлем, – произнес он медленно. – Гарлем.

Отец Томас знал толк в молчании. Выдержав длинную паузу, он снова заговорил:

– Может быть, вы несколько увлеклись?

Я сказал ему, что мне кажется, я должен так поступить.

Снова долгое молчание. Потом он спросил:

– Вы не задумывались о священстве?

Отец Томас был очень мудрым человеком. Ректор семинарии, преподававший богословие поколениям священников, он, надо полагать, кое-что понимал в том, у кого есть, а у кого нет призвания к священству.

Но я подумал: он ведь ничего не знает о моих обстоятельствах. А мне не хотелось затевать беседу, чтобы теперь, когда я решился на что-то определенное, все снова запуталось. И я сказал:

– О да, я думал об этом, отец. Но сомневаюсь, что у меня есть призвание.

Сказал и почувствовал себя нечастным. Но немедленно забыл об этом, когда отец Томас со вздохом произнес:

– Хорошо. Поезжайте в Гарлем, если должны.

IV

После этого события стали развиваться быстро.

Накануне Дня благодарения я предоставил своих студентов младшего курса английской литературы самим себе и отправился автостопом на юг, в сторону Нью-Йорка. Поначалу я колебался, двинуться ли в Нью-Йорк или в Вашингтон. Мои дядя с тетей были в столице, потому что дядина компания строила там отель. Оторванные от близких, они чувствовали себя одиноко и были бы рады меня видеть.

Однако первая же машина подвезла меня скорее в сторону Нью-Йорка, чем к Вашингтону. Это была огромная автоцистерна компании «Стандарт Ойл», направлявшаяся в Уэллсвилл. Мы въехали в потрясающе яркий край, царство позднего ноября, залитое светом бабьего лета. Красные крыши амбаров ослепительно сияли среди убранных полей, леса голы, но мир был полон цвета, а в голубом небе стаями плыли белые облака. Грузовик жадно глотал дорогу, шины звучно пели, я сидел в высокой покачивающейся кабине и слушал рассказы водителя о том, что за люди живут в проезжаемых нами местах, и что происходит в проплывающих мимо домах.

Материала хватило бы на дюжину романов, которые я когда-то так хотел написать, но теперь все это были неподходящие сюжеты.