Семиярусная гора

Когда я вернулся в колледж монастыря Св. Бонавентуры, мне выделили комнату в северной части здания, откуда можно было смотреть, как солнце освещает зеленый склон холма, служивший лужайкой для гольфа. И весь день было слышно, как перекликаются поезда на товарных складах Олеана, как звонят в колокол: то был звук путешествий, звук изгнания. Я заметил, что постепенно почти неосознанно изменил распорядок жизни на более строгий: утром вставал раньше, на рассвете, или до рассвета – когда дни стали короче. Читал Малые часы в качестве подготовки к мессе и причастию. Кроме того, теперь по утрам три четверти часа я посвящал умной молитве. Много читал духовной литературы, жития святых – Жанны Д’Арк, Иоанна Боско[479], св. Бенедикта. Прочел «Восхождение на гору Кармель» Иоанна Креста и первые части «Темной ночи» – во второй раз, но с пониманием – впервые.

Милостью Божией этот октябрь преподнес мне большой подарок – я открыл для себя, что Тереза из Лизье, «Цветочек», была настоящей святой, а не безгласной набожной куколкой, как она рисуется воображению сентиментальных старушек. И не просто святой, она была великой святой, одной из величайших, потрясающей! Я в долгу перед ней, мне следовало бы публично просить у нее прощения и загладить вину за то, что я так долго не замечал ее величия, но это потребовало бы отдельной книги, а здесь я могу позволить себе лишь несколько строк.

Удивительное переживание – открыть для себя нового святого. Бог открывается и возвеличивается в каждом из своих святых по-разному. Нет двух святых, похожих друг на друга, но все они подобны Богу, и каждый подобен своим особенным образом. Право, если бы Адам не пал, весь род человеческий представлял бы собой череду удивительно разнообразных и прекрасных подобий Бога, каждый из миллионов людей являл бы Его славу и совершенство на потрясающе новый лад, всякий сиял бы своей особенной святостью, той, что назначена ему от века как самое полное, поразительное, сверхъестественное совершенство его человеческой личности.

Миллионы душ со времен грехопадения так никогда и не реализуют в себе этот замысел, не оправдают своего славного предназначения, навсегда скроют свою индивидуальность под безобразием греха. Но когда Бог восстанавливает в развращенных и полуразрушенных злом и беззаконием душах Свой образ, поразительная красота дел Его любви и мудрости еще ярче сияет на фоне окружения, в котором Он не гнушается действовать.

Мне никогда не удивляло, да и не могло удивить, что святых можно найти среди нищеты, горя и страданий Гарлема, в колониях прокаженных вроде острова Молокаи, где трудится отец Дамиан[480], в туринских трущобах Иоанна Боско, на дорогах Умбрии времен св. Франциска, в укромных цистерцианских аббатствах двенадцатого века, в Гран-Шартрез, Фиваиде, в пещере Иеронима (где лев охранял его библиотеку), на Симеоновом столпе. С этим все ясно. Все это – мощный, веский ответ на вызовы времени и обстоятельств, требующий впечатляющего героизма.

Но появление святой в душном, роскошном, изукрашенном, безобразно комфортном и лицемерном буржуазном окружении меня совершенно поразило. Тереза Младенца Иисуса была кармелитской монахиней, это верно: но, когда она поступила в монастырь, натура ее уже была сформирована французским средним классом конца XIX века и к нему приспособлена, – трудно вообразить среду более самодовольную и инертную. Мне казалось почти невозможным, что благодать может проникнуть сквозь толстую упругую шкуру буржуазного самодовольства, по-настоящему коснуться бессмертной души и преобразить ее. В лучшем случае, думал я, эти люди могут стать безобидными моралистами, – но великими святыми? Да никогда!

На самом деле думать так есть грех и перед Богом, и перед ближним. Я с одной стороны кощунственно принижал силу благодати и с другой – немилосердно судил о целом классе людей, полагаясь на огульное и довольно туманное обобщение. Но невозможно прилагать общую теорию к каждому человеку, которому случится попасть в конкретную категорию!

Счастье, что мое знакомство с Терезой из Лизье началось со здравой книги Геона[481]. Если бы мне попалась какая-нибудь другая литература о Цветочке вроде той, что наводнила прилавки, слабая искра зарождавшейся в моей душе привязанности погасла бы сразу.

Однако стоило мне слегка познакомиться с истинным характером и духовностью св. Терезы, ее благодать привлекла меня сразу же и сильно: легко, в один прыжок я преодолел тьму препятствий и предубеждений, которые прежде мной владели.