Семиярусная гора

Католикам трудно понять то мучительное смущение и неловкость, которое испытывают новообращенные, молясь прилюдно в католическом храме. Преодолеть нелепые воображаемые страхи, – будто бы все смотрят именно на вас и думают, что вы либо смешны, либо безумны – стоит огромных усилий. В тот день в Санта-Сабина, хотя церковь была почти пуста, я ступал по мраморному полу, все время внутренне опасаясь, что бедная набожная итальянская старушка следит за мной подозрительным взглядом. Опустился на колени и начав молиться, я все ждал, что она сейчас выскочит и обвинит меня перед священниками в скандальном проступке: что я пришел и молился в их церкви – как будто католики, вполне лояльные к толпам туристов-еретиков, равнодушно и непочтительно слоняющихся по их церквям, придут в ярость, если один из них, ощутив здесь присутствие Божие, встанет на колени и помолится!

Все же я помолился, затем осмотрел церковь, зашел в помещение-, где находилась картина Сассоферрато[171], и выглянув за дверь, увидел крошечную галерею и простой дворик, посреди которого росло залитое солнцем апельсиновое дерево. Потом вышел на воздух, чувствуя, что заново родился, пересек улицу и медленно побрел через окраинные поля к другой пустынной церкви, где уже не молился, испугавшись строительных лесов и компании плотников. Я сидел снаружи, на солнышке, пробовал на вкус радость внутреннего покоя и обдумывал, как теперь изменится моя жизнь и сам я стану лучше.

VII

Это была тщетная надежда. Но мои последние дни в Риме были наполнены счастьем и радостью. В один прекрасный день я сел в трамвайчик, идущий в Сан-Паоло, потом пересел в маленький тряский автобус, который по сельской дороге привез меня в небольшую долину южнее Тибра, похожую на мелкое блюдце среди низких холмов, к траппистскому монастырю Тре-Фонтане. Я вошел в темную, строгую старую церковь, и она мне понравилась. Но в монастырь зайти я не решился. Я думал, что монахи, наверное, заняты – сидят по своим склепам и хлещутся розгами. Так что я просто гулял тихим полднем в тени эвкалиптовых деревьев, и странная мысль росла во мне: «Хотел бы я стать траппистом».

Никакого риска, что я им стану, однако, не было. Это была всего лишь полуденная дрема. Думаю, такого рода мечтанья время от времени приходят многим людям, даже тем, кто ни во что не верит. Редкий мужчина ни разу за всю свою жизнь не представлял себе мысленно, как, облаченный в монашескую рясу, величественный и суровый в своем гордом одиночестве, сидит, затворившись в келье, а юные леди, которые прежде здесь, в миру, были так холодны к его чувствам, бьются в монастырские врата и взывают: «о, выйди! выйди!»

Думаю, что именно к этому в конечном счете сводился смысл моего тогдашнего мечтанья. Я не имел представления о том, кто такие трапписты и что они делают, как живут. Знал только, что они хранят молчание. Я, кстати, думал, что они живут в кельях, в полном одиночестве, подобно картезианцам.

На обратном пути в Сан-Паоло я встретил в автобусе знакомого студента Американской академии. Он ехал с матерью и представил меня ей. Мы поговорили о монастыре, и я сказал, что хотел бы быть монахом. Мама студента посмотрела на меня с таким недоумением и ужасом, что мне стало не по себе.

Дни шли. Из Америки приходили письма, звавшие меня сесть на паром и приехать. В конце концов я попрощался с продавцом пишущих машинок и другими обитателями пансиона, включая его хозяйку, мать которой однажды, когда я играл «Сент-Луис Блюз» на фортепьяно, столь сильно захватили мысли о смерти, что она послала горничную просить меня прекратить музицировать.

С сожалением в сердце я бросил прощальный взгляд на Пьяцца Барберини и вливающийся в него изгиб большого бульвара, на сады Пинчо, купол Св. Петра в отдалении, площадь Испании, но печальнее всего была пустота в сердце от расставания с моими любимыми церквями – Сан-Пьетро-ин-Винколи, Санта-Мария-Маджоре, Сан-Джованни-ин-Латерано, Санта-Пуденциана, Санта-Прасседе, Санта-Сабина, Санта-Сабина-сопра-Минерва, Санта-Мария-ин-Космедин, Санта-Мария-ин-Трастевере, Санта-Агнезе, Сан-Клементе, Санта-Чечилия…

Поезд пересек Тибр. Тонкие тополя и кипарисы английского кладбища, на котором похоронен Китс[172], исчезли из вида. Мне припомнилось место из Плавта[173], где он говорит об огромном холме из мусора и глиняных черепков, некогда бывшем на этом месте. Потом мы въехали на пустынную равнину, что отделяет Рим от моря. Где-то вдалеке остался Сан-Паоло и траппистский монастырь Тре-Фонтане, скрытый низкими холмами. «О, Рим, – сказал я в своем сердце, – увижу ли тебя еще когда-нибудь?»