Семиречинская академия: наследство бабки Авдотьи

Жили компактно, не расселяясь по планете, занимая один материк, остальные считались заповедными. Как, впрочем, и в других мирах Семиречья. Когда старшекурсники взяли их с собой на ознакомительную экскурсию, его поразила та простота и чистота, в которой жили семиречинцы. Для них была открыта вся вселенная. Семиречинские тоже учились в академии, но обучение их составляло шесть лет, и приходили они сразу на пятый курс. Добродушные, милые, приятные, с таким удовольствием принимающие гостей, словно ты любимый родственник, которого потеряли в детстве.

Странность заключалась в том, что так оно было и на земле каких-то две тысячи лет назад. И каждый семиречинский малец понимал это, пример земли всегда был у него перед глазами. Они даже фильмы могли смотреть земные.

Авдотья Захаровна – неутомимая старушка, на многое его недопонимание пролила свет. Она затащила его в гости сразу после операции «Света и медведи». Долго расспрашивала и о Светке, и о матери, и о тете Вере, и о доме – обо всем.

Оказывается, семиречинцы – очень древний народ, а все кто пришел после – пришельцы. Разница состояла в том, что тут были их семьи – родители, дети, родственники. А пришельцы не имели ничего, оставляя в другом мире семью, друзей, родственников. Попасть в число этого народа можно было только через Семиречинскую академию, и это правило было неизменным. Если решил, что размеренная жизнь Семиречья подошла тебе, ты не заставишь думать так же всех, кто тебе дорог. На земле была другая культура, другое воспитание, другие ценности, которые впитывались с молоком матери. И как бы хорошо себя не чувствовал человек, боги его шли за ним от души. Отсюда второе правило – принять они могли лишь тех, кто оставлял мир, но не душу. Душа его шла за ним, чтобы здесь родить детей, построить дом. Или как Кирилл, когда сам дошел, сам понял – и душа у Бога благословила. Так что были годы, когда ни один землянин не прошел через дверь. Семиречье – был поистине другой мир, другая земля, а народ Семиречья не уступил бы и пяди этой земли чужеземцам.

– Мы для всех какой-то отрицательный пример, как не надо жить, – обиделся Кирилл, отодвигая от себя чашку чая, которым потчевала его Авдотья Захаровна. – Но ведь есть же я, мама моя, тетя Вера, та же Светка. Неужели же нельзя им как-то помочь? Ведь мы же соседи!

– Как ты им поможешь? Родиону, Ирке, Яше? Человека в них нет, а на нет – и суда нет. Они злобствуют, так ведь принимают их, не косят, как траву. Закон такой издали: как же можно врага среди народа искать? Мол если позволить, так разделится народ сам в себе, ибо всяк друг другу враг. И не ищут. А они нас еще как ищут – и тут покоя от них нет. Книги анафеме предают, сжигают, людей пытают – да все молчком, тишком, в тайне. А выйдут на свет, милейшие люди. И вроде на виду враг, а народу дела нет, спит он. Мы, конечно, не забываем – так ведь одна голова. Взять, к примеру, Джордано Бруно. За что умер? За то, что земля круглая? И умер, и разнесли весть по свету. А кому весть, если дела людям нет, круглая она, или плоская? А иначе никак, не сдвинуть с мертвой точки. Думаешь, одного его сожгли? Да просто брели по дорогам и рассказывали встречным поперечным: иду я из города такого-то, ох посмотрела, как человек горит в огне, да гордо как горел – ну не дурак ли, если землю круглой назвал? Делать ему нечего, раз на звезды пялился! Да как же можно идти-идти, да с другого места обратно прийти? И тычешь пальцем в небо – а еще сказывал, дурак такой, будто не все там звезды, а висят такие же планеты, которые света не имеют, а светят с того боку, которое к солнцу повернулось… И не скажешь, что ты тоже знаешь, что она круглая, – Авдотья Захаровна осуждающе покачала головой. – Не дело горячку пороть. Ну, ладно, сожгли на площади, а когда в подвале, когда живьем в стену замуровали, когда в масле жарят? Не на виду – и не ляпнешь, чего к языку пристало, с первым прохожим на дереве повиснешь.

– Ну, а разве нельзя, например, книгу инкогнито написать? И пусть бы читали и сами додумывали?

– А кому писать-то? Менделеева возьми! И не объяснишь, как таблица в голову прилетела! Они ж атомы то малехонькие, не видать! Приснилась мол, а раз процесс пошел, вроде как сон был в руку… Такой войны не было с тех пор! Кто ж с авторитетами да с церквями будет спорить, кроме головы бесшабашной да безбожной? Иной раз такой жирный кусок кинуть приходится, уж и считаешь, а стоило ли оно того?

– А сколько же вам лет? – вдруг уставился на Авдотью Захаровну Кирилл, слегка опешив. Она все это время говорила «мы», «нам».

– Да я уж и не помню! – она хитро прищурилась, спрятав руки под фартук, усмехнулась добродушно. – Добираем до человеческих годков! Так оно ведь так еще обиднее: жил бы да радовался, а тебя хищное зверье растерзало.