Сьенфуэгос

Сперва он порывался броситься со всех ног, гонимый страхом и яростью, однако, представив, какое расстояние предстоит преодолеть, канарец решил бежать с умеренной скоростью, отдыхая каждый час по десять минут.

Ему было четырнадцать лет, он обладал поистине стальными ногами, а сердце работало, как безотказная машина.

На рассвете он разглядел с высокой вершины горы далекое море, а когда устремился вниз по склону, казалось, у него выросли крылья или пружины на ногах, позволяющие прыгать, едва касаясь земли.

К полудню его взору неожиданно предстала деревня, расположенная в излучине реки. Жителей чрезвычайно удивило его появление, они приняли его за инопланетянина, упавшего с неба.

Он подал им знак, указывая вниз по течению.

— Карибы! — закричал он. — Карибы! Каннибалы идут!

С этими словами он схватил три манго, выбрав их из целой груды плодов, сложенных под грубым навесом, и вновь пустился бежать. Со стороны он мог показаться пришельцем из другой галактики, упавшим с неба и пролетевшим по деревне, словно метеор или комета. Перепуганные туземцы подняли крик, женщины похватали детей, и в скором времени все исчезли в зарослях, скрывшись в сторону гор.

В эту ночь, прежде чем уснуть, канарец поневоле улыбнулся, представив себе, что подумали о нем ошеломленные гаитяне, увидев, как в их деревню вдруг ворвался человек совершенно иной, не виданной прежде расы, чтобы предупредить их о близости самой страшной из всех опасностей, и вновь бесследно исчез, затерявшись среди холмов, словно нелепый ночной кошмар.

Несомненно, канарец навсегда останется в памяти этого племени, его появление отметит веху в истории туземцев, которая отныне будет делиться на две эпохи: «до явления Одетого Ангела» и «после явления Одетого Ангела».

Он проспал три часа. Словно внутренние часы без устали отмечали время, он открыл глаза, едва над вершинами самых высоких деревьев взошла бледная луна. Сьенфуэгос вскочил и возобновил бег, такой свежий и бодрый, будто отдыхал целую неделю.

Под нещадными лучами палящего солнца он влетел в широкие ворота форта и рухнул без сил возле столба, бывшей грот-мачты «Галантной Марии».

— Каннибалы! — прошептал он столпившимся вокруг товарищам. — Карибы идут!

Сьенфуэгосу понадобилось по меньшей мере минут десять, чтобы отдышаться. Его отвели, держа под руки, к скоплению хижин, и там он вкратце поведал об ужасном финале своего приключения.

— Боже милосердный! — смог наконец вымолвить дон Диего де Арана. — Вот несчастные! Раздайте оружие и приготовьте бомбарды, — приказал он, повернувшись к Педро Гутьересу. Пусть трое караульных заберутся на деревья. И сообщите Гуакарани!

Перед лицом опасности испанцы, наконец, поняли, что кто-то должен взять на себя командование, и, моментально забыв о своих распрях, все до единого схватились за оружие, готовясь отомстить за ужасную, кровавую смерть двух своих товарищей.

Местные жители, со своей стороны, едва услышав, что поблизости бродит отряд карибов, поспешно бежали в горы, бросив на произвол судьбы дома и имущество, за исключением самоотверженной Синалинги, которая решила остаться рядом со Сьенфуэгосом, чтобы его утешить, хотя единственное, в чем канарец действительно нуждался в эти минуты, так это в отдыхе.

На залив спустилась ночь, и в наступившей темноте люди, и без того повергнутые в ужас рассказом об ужасной судьбе Дамасо Алькальде и Черного Месиаса, совершенно перепугались. Надо ли говорить, что никто не мог сомкнуть глаз; стоило даже кому-то чуть склонить голову от усталости, как он тут же хватался за оружие, вздрагивая при малейших признаках опасности.

Одно дело — просто умереть, и совсем другое — быть съеденным. Наверное, мало кто с такой благодарностью приветствовал взошедшее на горизонте солнце, как кучка брошенных на незнакомой земле испанцев этим тихим и ясным утром середины июня.

Час спустя один из матросов, забравшйся на самое высокое дерево, истошно закричал:

— Вон они! Я их вижу! Вижу!

И правда, вскоре дикарей смогли разглядеть и остальные — туземцы ритмично гребли неподалеку от берега, пока не заметили силуэт шаткого частокола. Они тут же остановились, явно озадаченные непонятным сооружением.

— Не высовываться! — приказал дон Диего де Арана. — Если они обнаружат, что нас больше, то не станут атаковать в лоб, и мы рискуем, что они просто обойдут нас флангов.

Дикари приблизились на достаточное расстояние, чтобы изучить укрепления, выглядящие для них совершенно чуждыми, и встали на якорь почти в центре бухты, решив, по всей видимости, спокойно дождаться наступления ночи.

— Мне это не нравится, — нахмурился Бенито из Толедо.

— Мне тоже, — признался Сьенфуэгос. — Если мы проведем еще одну бессонную ночь, то нас схватят, когда мы свалимся от усталости.

— Давайте сами на них нападем! — предложил как всегда агрессивный Кошак. — У нас есть шлюпка.

— В которую поместятся четверо гребцов и еще два человека, — презрительно напомнил ему губернатор. — А еще она тяжелая, протекает, и ей тяжело управлять. Это самоубийство!

— Воспользуемся аркебузами.