Сентябрь

Последний ʺстрайкерʺ в колонне стоял — практически целенький — на толстых, не тронутых огнем шинах, его отличали только легкие потеки ржавчины на покрытых камуфляжной окраской бор­тах. Сохранились даже мешки, истлевшие теперь и выцветшие, в ажурной корзине за башней — лич­ные вещи экипажа, спальники, одеяла, все то, что мешало в тесном интерьере бронетранспортера. Вид был настолько неожиданным, что Фродо на мгновение даже остановился. Среди рыжих от ржав­чины развалин эта машина выглядела словно перенесенная во времени, совершенно неуместной в этом мертвом лесу, забитом сталью и композитами. Могло показаться, что через мгновение из вы­хлопных труб вырвутся голубые выхлопы дизеля, что машина развернется, когда водитель заметит, что дорогу перекрывают обломки. И что БТР отъедет в ничто, из которого и и прибыл.

Стекло, видимое из-под наполовину приподнятой кулисы перископа водителя, словно из-под наполовину опавшей веки, поблескивало голубоватым ахроматическим покрытием. Длинные бичи ан­тенн на башне колыхались на легком ветру. Фродо вздрогнул. Призрак командной машины, перене­сенный во времени, присматривался к нему из-под приоткрытой броневой крышки. Фродо подумал о пустых глазницах, следящих за каждым его движением.

Вот как оно, скорее всего, было. Люки замкнуты наглухо. Экипаж этого ʺстрайкераʺ не сгорел. Скорее всего, водитель успел притормозить, попытался завернуть, когда вокруг бушевал огонь. Пово­рот колес явно свидетельствовал об этом. Но взрыв аэрозоли, огненный шар, вздымающийся над ле­сом, всосал воздух, временно создав вакуум. Поначалу заглох двигатель, а потом пришли те несколь­ко секунд, в течение которых у закрытых в коробке БТРа от декомпрессии лопались глазные яблоки, забрызгивая изнутри стекла перископов и мониторы командных пультов, когда вскипали легкие. Без­звучный крик в не проводящей звуков пустоте.

Когда Фродо проходил мимо выкрашенного оливковой краской борта со сделанной по шабло­ну надписью, он чувствовал ледяную дрожь, спускающуюся вдоль позвоночника. Что-то было в этой стоящей посреди дороги машине, нечто такое, что он выразительно чувствовал, будто нацеленный в спину взгляд. Плененный в металлической коробке безголосый вопль. Низушок прибавил шагу, не­вольно прислушиваясь, боясь повернуться, чтобы не увидеть… Чего? Трудно сказать.

Он знал, что все это глупости. Они мертвы уже пару лет. Торчат там, внутри, высохшие и му­мифицированные, в своих новеньких комбинезонах из вечного номекса, которого не способны тронуть ни время, ни бактерии. И они будут торчать там, пока туша ледника не раздавит всего, пока не спрес­сует и не перемелет. Никто не вскроет люк, не глянет пустыми глазницами, не помашет, предупре­ждая, высохшим костлявым пальцем.

Тем не менее, он машинально прибавил скорости, все еще чувствуя, как встают дыбом воло­сы на загривке, как безголосый, замкнутый под броней крик… Угрожает?

Призывает?

Его, чужака в мертвом, наполненном пеплом лесу.

Стучат сапоги по асфальту, снежные хлопья кружат перед самым лицом. Превращается в кап­ли пар дыхания, столь громкого в пронзительной тишине.

Делаются тише голоса под крышкой черепа. Они уже не звучат будто угроза, скорее, словно предостережение. Будто плачущий радиосигнал из первой серии ʺЧужогоʺ. Фродо остановился, тяже­ло дыша, опустился на колени. С сухой травы собрал горсть не растаявшего пока снега, втер его в лицо, оставляя на нем грязные потеки. Мотнул головой.

С ума сходишь, придурок, подумал со злостью. От страха глупеешь. Собрав всю волю в кулак, он приказал себе поглядеть на стоящий БТР. Мертвый и тихий, с поднятым стволом пушечки, все еще грозящей врагам, которые давно уже улетели.

На ноги он поднимался медленно, ругаясь себе под нос. Оттирал мокрые ладони о штаны, обещая себе взять себя в руки, двинуться дальше, беречься настоящих, а не выдуманных опасно­стей. Еще раз глянул на бронетранспортер.

- Долбаные янки, - буркнул он, переводя буквально выписанную на борту надпись. - Долбаные янки! - повторил громко, опасаясь того, что сейчас взорвется истеричным смехом. Голоса, курва, го­лоса. Голоса и откровения… Возможно, еще…

Осторожно! Вспыхнул в голове окрик. Еще до того, как увидел отскочившую рикошетом об ас­фальт пулю, еще до того, как до него добрался грохот выстрела, Фродо уже вскидывал карабин, уже поворачивался, одновременно падая по направлению канавы. Слишком медленно. Следующая пуля попала чуть повыше щиколотки, нога подломилась. Низушок скатился по краю придорожного рва, не выпуская оружия из рук. Следующая очередь пошла верхом; Фродо слышал стук пуль, громкие шлеп­ки, когда пули вонзались в стволы деревьев по другую сторону шоссе. Но сам он еще не чувствовал боли, только онемение, от щиколотки и до самого колена. Ему казалось, будто нога стала чем-то чу­жим, мертвым, бесчувственным бременем, непонятно зачем прицепленным к остальному телу. И до сих пор звучал в голове предупредительный окрик. Осторожно. А точнее: look out – Берегись!