Сентябрь – это навсегда (сборник)

Писательница взяла новую папиросу, взглянула на лист ватмана, на котором был изображен целый континент: академик Острогоров много ездил, любил друзей и пользовался взаимностью, увлекался лыжным спортом, состоял в двенадцати советах, комитетах и комиссиях и успел при жизни опубликовать свыше трехсот научных работ. На карте было много фотографий. Вот круглоголовый мальчик лет шести–семи, вот Дмитрий среди призеров первенства Союза по волейболу, доклад в Дубне, будущая жена, вручение Нобелевской премии… На карте–судьбе были свои пики — например, создание теории гравитации, и свои пропасти, когда дух ученого не видел выхода из тупика, когда его одолевали сомнения и неверие в себя. Ближе к пятидесяти — обширное черное поле: смерть жены, тоска, неудачи и новые метания в поисках истины. Дмитрий Никанорович вечно спешил и поэтому частенько ошибался; карта и это фиксировала — скачки, скачки, скачки… Саму жизнь героя Надежда Ивановна изображала на ватмане в виде реки. Воды ее она расцвечивала в разные тона, сообразно общему душевному настрою Острогорова в разные годы жизни. Получалось всяко. Черное поле еще простиралось — то были дурные обстоятельства, период острого непринятия ученым миром блистательной теории Дмитрия Никаноровича, а река его жизни, миновав порог инфаркта, вдруг разливалась широко и мощно. Ее наполняла голубизна — цвет радости и возрождения души. В том далеком сентябре, в больнице, Дмитрий Никанорович познакомился с Ольгой Ильиничной Курагиной, тридцатисемилетней хохотушкой и певуньей, врачом–кардиологом, которая заставила больное сердце Острогорова стучать еще почти тридцать лет…

Ужасно захотелось есть. Такое, когда работала ночью, с Надеждой Ивановной случалось всякий раз. Она потерпела еще полчаса и, как всегда, решила не противиться преступному в ее возрасте желанию. Вскипятила чайник, приготовила растворимый кофе, добавив туда сливок.

Нарезать сыр не хотелось. Надежда Ивановна отломила треть куска и стала есть, как хлеб. Было уже около четырех, ночь уходила из Москвы. Надежда Ивановна обратила внимание: тополя за окном расшумелись — видно, к дождю. От форточки тянуло сыростью.

Писательница с удовольствием выпустила клуб дыма и погрузилась в думы о своей работе.

Книга об Острогорове была для Надежды Ивановны шестой по счету романизированной биографией. Началось все с прочитанного в популярном журнале очерка, которому она не поверила. Во–первых, ее поразила работоспособность Острогорова — статьи и монографии по теоретической физике, интереснейшие исследования в области космогонии, философские эссе, научно–популярные книги и учебники — всего более четырехсот листов. Невообразимо даже само количество. Во–вторых, ей показалось, что личность академика изображена в очерке в каких-то сказочных тонах: спортсмен, путешественник, человек, влюбленный во все удовольствия мира, полемист и лирик, чудовищно неорганизованный и в то же время автор подробнейшего дневника, который он вел изо дня в день… Надежда Ивановна решила опровергнуть вымыслы журналиста. Она подняла архивы и… убедилась: личность и жизнь Дмитрия Никаноровича Острогорова были во сто крат богаче, чем мог вообразить себе автор очерка. Три года изучала Надежда Ивановна материалы. И вот, наконец, книга готова, остается написать эпилог — об этом ее попросили в редакции серии «Жизнь замечательных людей». Она и сама понимала: на айсберг личности ученого надо взглянуть как бы с высоты, осознать его как планетарное явление. Ключ к этому осознанию, по–видимому, следует искать в самом Дмитрии Никаноровиче. Но он так много написал, о многом думал…

Надежда Ивановна вернулась в кабинет, в который раз раскрыла «Дневник» Острогорова. Вот она, последняя запись, сделанная за день до смерти:

«…Есть нечто, привязывающее нас к жизни. Человек всегда представлялся мне почему-то в образе воднолыжника. Пока он в движении, все для него — пространство, ветер, даль. Но только вдруг вырвало из рук фал или он, не дай бог, лопнул — и ты повержен. Из лихого наездника ты в одно мгновение превращаешься в беспомощное существо, которое, барахтаясь, идет ко дну. Что есть смысл нашей жизни, что?..»

Надежда Ивановна отодвинула книгу. «Что есть смысл нашей жизни? Что, в самом деле, удерживает нас на плаву, заставляет всех куда-то мчаться? Всех! Дмитрия Никаноровича, меня, соседку Соню, то есть Софью Павловну, учительницу Ксюшу из третьего подъезда… Всех!»

За окном громыхнуло. Зашумел тяжелый дождь.

Надежде Ивановне оставалось дописать один–два абзаца.

Она отодвинулась от стола, привычно взглянула на Карту жизни Острогорова. В правом верхнем углу, рядом с фотографией мальчика, рядом с истоком, был нарисован серый песок. Река Дмитрия Никаноровича уходила в тот песок. Круг замкнулся. На семьдесят девятом году… движения.