Сентябрь прошлого века. Сборник детективов

– А ты не знаешь? Странно, мама тебе звонила вчера из травмпункта. Она ногу подвернула сильно, ходить почти не может, теперь я за старшую. У тебя что-то серьезное случилось? – я услышал Наташин голос, но что именно она говорила, разобрать не мог. – Может, я к тебе подъеду, вместо мамы?

– Спасибо, солнце мое, спасибо, не надо. Я так… поговорить хотел, – опустил трубку на рычаги, слезы застили глаза. Докатился, уже ребенок хочет помочь, глядя на бессмысленные страдания. Как ты вообще до такого дошел, как же раньше обходился, никого не прося, ничего не требуя. Сам проламывая дорогу. Будто это другой человек был. Сильнее, мудрее, решительнее. Где и когда ушел от меня?

Наташа перезвонила через пару минут. Нет, все в порядке, просто хотел поговорить, с тобой-то как? Пройдет. А ты, тебе очень тяжело? Нет, немного легче, хотел увидеться, но теперь не суть. Я еще заговорил о звонке адвокатессы, возможно, меня переведут с домашнего ареста, Наташа обрадовалась. Зачем-то сказала, Яна будет за тобой ухаживать, она, как вернулась, к тебе стала неравнодушна. Ведь знает, что просто так попал, что не мог тетю Алю убить, что другой, она ведь сердцем такое чувствует. Прошлый раз со мной рвалась пойти, теперь не знаю, почему ей отказала.

Сердце в груди колотилось, хотелось кричать, плакать, просить прощения, хотелось обнять, прижать к груди, – все и сразу. Молча утирал лицо платком. Когда разговор закончился, долго сидел у телефона. Потом отлегло, пошел проверять дверь.

Наверное, достал уже Амину. Снова не находил выхода, пытаясь утишить себя, успокоить, напомнить о других. А ведь тут вентиляция, слышно куда лучше, чем в комнате. Вечером, когда Тахир возвращается, я разбираю их разговоры. Не слова, только тон. Слышу смех и плач ребенка, брызги веселья спадают с потолка утром и вечером, щедро расплескивая жизнь этой семьи окрест, по всем соседним квартирам. Интересно, почему нижние никогда не ходят ко мне? Там живет пара в летах, снимает вот уже лет семь, живет тихо, незаметно, как-то вполсилы. Как Поповы, да тут многие так живут. Не привлекая внимания, стараясь слиться с миром, остаться для него тенью на стене, а лучше, вообще не оставаться. Так проще, спокойней, да это несет определенные неудобства, но легче примиряет с бытием. Аля бы не поняла, она ведь заходила к ним как-то. Пришла, но кроме как пожатием плеч, ничего не рассказала о моих соседях, к которым я ни разу не спускался, которые ни разу не поднимались на этаж, чтоб поприветствовать меня. Мы не здоровались, не обменивались любезностями при встречах, старались не замечать друг друга. Будто их не существовало, будто меня не было. Или я слишком сильно был в их жизни, и им настолько хватало этого, что не требовалось ничего больше.

Хотел зайти, попросить прощения у Амины. Потом решил ограничиться звонком. Потом… не позвонил. Не позвонил и Гафаровой. Не хотелось принимать участие в их сражении, хотя и уйти уже не мог. Даже пушечное мясо иногда жаждет найти уголок потише, договориться с чужими, если со своими не получается.

Под утро вспомнились подробности. Вот так же неожиданно, как вчера, когда марь сна окончательно сошла, и Аля преследовала неотступно. Едва я завозился ключами, в замке, она вышла встречать. Бледная, серьезная, тихая, я только успел поставить чемодан, она увлекла в комнату. Я откликнулся немедля, обнял, она освободилась, поцеловал, не ответила. Ей требовалось иное. Хотела сразу, не теряя ни минуты, рассказать о ней и Тарасе. О прошлом, ныне проломившем окна и двери, взявшем меня в оборот, в плен, в камеру пыток. Она хотела сказать тогда, но от ее слов я закрылся на все замки и задвижки. Аля старательно достукивалась, показывала фотографии, папка так и называлась «фото на память», рассказывала о взаимоотношениях, что у нее было, чем кончится, еще не кончилось, Тарас настаивает, но она уже выбрала себе одного, и не покинет его, меня больше.

Я не поверил. Подумал, хочет уйти. Стал возражать, кричать, просить, требовать, молить и молиться, все вместе. И странный был разговор: «я не отпущу тебя», – кричал я. «Я не уйду», – отвечала Аля. А потом нож и удар и еще половина удара, она перехватила нож, а я покинул комнату. И «я не уйду» слышал еще долго, когда бежал прочь, когда бродил по окрестностям, когда возвращался домой. Снова услышал из ее уст. Но бежать было уж некуда. И не было сил.

– Ты бредишь, – коротко бросил Тарас, дослушав. Теперь он был похож на привычного себя. – Таблетки пить начал?

– Да, но к ним надо привыкнуть. Перед этим я принимал другое снотворное, – Беленький поперхнулся.

– А что не сказал? Я с самого начала думал, что твори бормотания не просто так…

– Что ты хотел, интересно. Запер меня в одной комнате со своей Алькой и решил, что я здоров и весел. Я с ума схожу, как только ты меня сюда заточил, или скажешь, что не нарочно придумал домашний арест. Что для раскаяния.