Ей очень этого хотелось, мне кажется, она не особо стеснялась своего желания. Устроить показательный процесс, умыть прокурора, отправить в отставку или, куда подальше, следователя, – для нее желанная перспектива моего, еще даже не начавшегося, процесса. На котором она просто обязана блистать, привлекая внимание прессы, давя на свидетелей, на зрителей, требуя признать ее правоту, каковой бы та ни была. Визит гипнолога Назакат не с руки, мое откровение тоже, но оно хоть вписывалось в общую картину душевных мук подозреваемого. И чем больше терзания, чем сильнее нарушения, тем лучше. Новое мое признание выбивало из колеи. Не только Гафарову, но и Беленького, Тарас получил признание, у прокурора оказался хороший козырь, к которому сходились все косвенные улики. Судья Решетникова честно могла переписать требование обвинения и выдать за вердикт, как делала и всегда. Потому прокурорские старательно выбивали из подследственных показания. Столько раз об этом читал, слышал, – и только сейчас пришло в голову, что сам не на особом положении, что могу загреметь реально на пяток лет, как минимум. Никакой больницы и досрочного освобождения, Тарас сказать мог одно, а сделать все, что угодно. С прокурором они хорошо знакомы и работают в паре давно, Назакат говорила лет шесть точно, и делишки темные проворачивали совместно, видимо, и Аля оказалась в этом омуте. С чего вообще я решил поверить однокашнику? Потому, что учился вместе? Так мы и дрались тогда и ссорились, а после школы и вовсе забыли друг о друге. Он никогда не был честен, почему вдруг, попав на такую работу, стал другим? Скорее мастерство отточил. Вот меня как обработал, я шороха за стеной боюсь. Меня если и возьмут в психушку, то явно навсегда. Я ж понятия не имею, чего будет добиваться прокурор. Да и никто не знает. А я на Гафарову обижался, что она меня от Тараса защищает.
Меня пот прошиб. Назакат тут же спохватилась.
– Не переживайте так, Руслан, у нас все под контролем. Сейчас мы разберемся, и я потребую изменения меры. Больше, чем вчера, Беленький ничего не получит и он знает это.
Меня колотило всего, когда вернулся в комнату. Совместных усилий врачей едва хватило, чтоб привести меня в более-менее пригодное для сеанса состояние. Тарасу пришлось выйти. Только тогда я взял себя в руки. Успокоился и стал смотреть на серый лист, поданный доктором, слушая его негромкий голос, всматривался в однообразную поверхность, всматривался. Покуда лист не поднялся и не шарахнул по лицу.
Я вздрогнул и огляделся.
– Надо было вам издеваться над Катыковым, да? Наговорили ему, накрутили, в таком состоянии, как сейчас, он и убийство Столыпина себе припишет. И расскажет, как совершал и когда, а если в чем неправ, так еще и поправится.
– Назакат, прекратите, я удивлен не меньше вашего.
– Удивлены? А я нет. Ни тем, что случилось с моим подзащитным, ни вашим, Тарас, поведением. И либо вы немедленно снимете подозрения, либо я официально…
– Помолчите, – резко произнес гипнолог. – Он очнулся. Руслан, вы как себя чувствуете?
Я пожал плечами. А как, вроде все, как всегда. Только часы стали спешить на двадцать минут. И на полу разбросаны фотографии во множестве, я пригляделся и вздрогнул. Снимки с того дня, как я Алю…
– Это на память, – проследив мой взгляд, выдавил Тарас. – Может, пригодится.
– Тарас, как вы можете так? – он не ответил своему же врачу, развернулся и бухнув дверью, вышел. Кто-то, кажется, Назакат, попыталась закрыть, не получилось, вернулась в комнату.
– Все хорошо, Руслан, доктор выяснил, что вы никого не убивали, – я не понимал, – это ваша фантазия, это стресс, это обстановка. Следователь подпишет бумаги, и сегодня же вы уедете отсюда. Он вас в тупик поставил, запер сюда с единственной целью, чтобы вы, единственный человек, которого он мог хоть в чем-то обвинить, потихоньку трогаясь рассудком, стали думать…
– Но я вспомнил…
– Ложная память. Молодой человек, вам нужно было вспомнить, вы и насиловали свое сознание, чтоб выбраться из квартиры, где с вами столько всего приключилось, – это уже Мустафин. – Ведь у вас такой договор с Беленьким был? Поэтому вы до последнего к Назакат не обращались.
– Сегодня хоть вспомнил, – грустно произнесла она.
– Я сперва Тарасу позвонил.
– Мы знаем, – расстройства ей скрывать не удавалось. Всем, находящимся в комнате, было не по себе от случившегося, всем по разным причинам. Я еще успел спросить себя, для чего Гафаровой так надо разобраться со следователем, личное это или договор с Арановичем? А потом мысли поплыли. Гипнолог принялся колдовать надо мной, видимо, новый сеанс все же случился, ибо, когда я выкарабкался в реальность снова, почувствовал себя немного лучше. Врачи уже обговаривали мои лекарства, в целом соглашаясь с комплексом. Не знал, что так легко подвергаюсь гипнозу, прежде никогда не доводилось оказываться в руках специалиста. Но ведь и состояние такое.
Вот только все равно непонятно, почему они говорят, что не убивал, когда я так хорошо помню случившееся?