Сентиментальный душегуб

Лизавета расстроилась, она и не подозревала, что такая толстая. Я еще раз перебрала шмотки и пригорюнилась. А вдруг Владимир пригласит меня на какую-нибудь презентацию? У меня же нет приличного прикида!

– Хороша я, хороша-а, – затянула я нарочно визгливым голосом.

– Плохо лишь оде-ета! – подтянула Лизавета так же противно.

На пороге появился Валерик с ребенком на руках и вытаращил глаза, глядя, как мы с Лизаветой, обнявшись, грянули хором:

– Никто замуж не берет собственно за э-это!

– Мам, а ты с кем идешь-то? – вспомнила дочь. – Неужели с тем лохматым?

– На своего-то посмотри, – притворно рассердилась я.

– Да ладно, встречайся с кем хочешь, мы тебе не запрещаем.

– Ну, спасибо, дорогие детки.

Надо отдать должное Владимиру Ивановичу, он пробовал причесаться. Но волос было слишком много, расческе с ними не справиться. Я хотела было спросить, почему он не подстрижется, но вовремя прикусила язык – не успели познакомиться, а я уже делаю ему замечания по поводу внешнего вида.

Мы вошли в галерею, Владимира пустили как старого знакомого. Народу там было мало – два парня что-то перетаскивали и перевешивали, пожилая женщина в рабочем халате протирала стекла.

– Здравствуйте, Вера Сергеевна! – окликнул ее Владимир.

– Володенька, милый! – обрадовалась она. – Как там Нина?

– Все нормально, я вчера днем был, в конце недели обещали выписать.

Он познакомил нас, представив меня как добрую женщину, которая взяла к себе на время таксу Ромуальда. Мы пошли было к тому месту, где висели работы Пятакова, там должно было быть три штуки, но я остановилась:

– Володя, можно я сама их найду?

Он удивился:

– Сегодня все перевешивают, подписей под картинами нет.

– Все же я попробую.

Я пошла вдоль картин одна, сама себе удивляясь. Зачем я ему это предложила? Теперь опозорюсь, ведь я совершенно не разбираюсь в живописи. Самое ужасное, что я абсолютно себе не представляла, в какой манере он пишет. Может, у него женщины с глазами на лбу или по всему холсту разноцветные геометрические фигуры?

Лучше бы фигуры, тогда можно было бы говорить об удачном сочетании цветов, а вот если циклопистые тетки или синие покойники… Хотя, я слышала, такое сейчас не в моде, иностранцы не покупают.

Я медленно дрейфовала, рассеянно переводя взгляд с одной картины на другую, как вдруг среди городских пейзажей мое внимание привлек один натюрморт. На теплом желто-коричневом фоне была изображена половина ярко-оранжевой тыквы, даже не половина, а одна треть. Рядом лежали два бордовых помидора, старая деревянная солонка и большой столовый нож. Все это, очевидно, находилось на столе, потому что был виден кусок поверхности, покрытый выцветшей клеенкой. Я остановилась как вкопанная. Натюрморт здорово отличался от всего, что было в галерее. Все на нем было таким обыденным и вместе с тем интересным. И хоть фон был коричневым, но картина совсем не казалась мрачной. Я вспомнила, что уже видела эту картину или похожую на нее. Та выставка, «Тринадцать». Я закрыла глаза, постояла немножко, представила, как я иду тогда, пять лет назад, по залу в ДК им. Орджоникидзе, где проводилась выставка, вот там висит этот натюрморт – подпись – Пятаков! Ура, все точно!

Я поманила Владимира и указала ему на картину.

– Точно, это моя. А теперь ищи пейзажи. Я пока схожу в администрацию.

Я осталась в затруднении. С пейзажами будет сложнее. Может, спросить у той женщины, Веры Сергеевны? Но нет, надо вести честную игру.

Я вдруг остановилась, как будто в толпе на улице встретила старого знакомого. Маленький городской дворик, конец лета, стена без окон – брандмауэр, около стены – чудом пробившееся небольшое деревце с пыльной пожухлой листвой, и во всем была такая же теплота и мягкая печаль, как в натюрморте с тыквой. Я сразу поняла – это писал один и тот же человек.

Но дальше дело пошло хуже, потому что я никак не могла найти еще один пейзаж. Вернулся Владимир очень довольный. Когда я подвела его к пейзажу, он посмотрел на меня с каким-то странным выражением.

– Что – не тот? – спросила я с непонятно от чего забившимся сердцем.

– Тот, – медленно сказал он, – в том-то и дело, что тот.

– А вот второго никак не определю.

– Правильно, его вчера продали. Но деньги только послезавтра дадут, Аделаида такая жадина, всегда тянет до последнего, – он испуганно оглянулся.

Мы побродили еще немного по галерее, он показал мне работы своих знакомых, потом мы попрощались с Верой Сергеевной и ушли. В общем, получился очень милый культурный вечер. Дома, лежа в постели, я раздумывала: ухаживает за мной Владимир Иванович или просто испытывает благодарность за то, что взяла на время Ромуальда? А может, он тщеславен, как все люди творческих профессий, и ему захотелось похвастаться своими картинами? Не придя ни к какому выводу, я заснула. Сон мой был крепок, от плача внука я не проснулась. И снились мне пейзажи, портреты и натюрморты.