Сентиментальный душегуб

– Конечно, не богато они жили… Да кто сейчас благоденствует – только жулики да бандиты. Так не в деньгах же счастье! (Да, но без них, хотела я вставить, – тоже жизнь – не сахар.) В общем, собралась Маргаритка и уехала на заработки в Германию. Она ведь тоже художник. Сперва-то писала да звонила – не очень часто, но все же. Все, мол, хорошо, еще немножко денег заработаю да и вернусь. Но деньги ведь как вода соленая, – чем больше пьешь, тем больше жажда мучает. И вот она – то, говорит, к лету вернусь, то к осени, а уж и осень прошла, и зима, и весна. И снова лето – а ее все нет и нет. А то стала Герберта какого-то поминать. Я ей по телефону и говорю: ты что, вертихвостка, устраиваешь, какой еще Герберт! Тебя муж дожидается, золотой, между прочим, человек! Ну, ей возразить-то нечего, она и стала звонить все реже да реже. Я Володе и говорю: поезжай ты в эту Германию, кулаком стукни да забери жену обратно. Что она там себе позволяет!

Не знаю уж, что они там сами между собой решили, только Володя мне и говорит, что насильно, мол, мил не будешь. Как же я, говорит, могу в Германию уехать? На кого же я вас-то с Ромочкой оставлю?

Старушка расчувствовалась и промокнула глаза вышитым платочком. Я и сама от такой душещипательной истории чуть не пустила слезу.

– Так вот и живем. Он меня навещает постоянно. Так сын-то не каждый о матери заботится, как обо мне зять.

– Так что же, от дочери вашей давно никаких вестей нет?

– Да уже год, считай, не писала и не звонила.

– Может, случилось с ней что-то?

– Нет, милая, ничего с ней не случилось, недавно художник один знакомый был там проездом, так все, говорит, у нее хорошо, и дом есть, и машина, и Герберт этот самый. Совести только нету – бросила мать и мужа, ни слуху ни духу.

История про Маргариту мне понравилась, однако надо будет еще над этим подумать, не все так просто. Одно только меня занимало: как Нина Ивановна сумела договориться с Ромуальдом, чтобы он так вовремя запросился на прогулку?

Я думала, что Володя проводит меня до парадной, но он поднялся со мной в квартиру. Лизавета укладывала ребенка спать, зять в коридоре пытался по телефону писать отчет по лабораторной работе, обстановка для приема гостей была не самая подходящая, но Володя не уходил. Он топтался в прихожей и вздыхал, пришлось провести его в комнату.

– Ну что, – выдавил он из себя, – обсудили с тещей мою семейную жизнь?

– Она сама начала, – смутилась я, – я специально не расспрашивала.

– Знаю, – вздохнул он, – это она из лучших побуждений, хочет мою личную жизнь устроить, виноватой себя чувствует из-за жены.

Он так и сказал – жены, не бывшей жены, а, так сказать, существующей. Все ясно – страдает от ревности и оскорбленного самолюбия, не может ее забыть. Но при чем здесь я? Он поймал мой выразительный взгляд, устремленный на компьютер, действительно, мне бы надо еще сегодня поработать, и поднялся.

– Я пойду, – на лице его отражалась неуверенность, – но мне не хочется от тебя уходить.

Мне уже начинало все надоедать, поэтому я потихоньку теснила его к двери, не забывая придавать лицу вежливо-доброжелательное выражение.

– Мы еще увидимся, дорогой, обязательно.

Он уперся спиной в закрытую дверь, взял меня за руки, положил их к себе на плечи, потом крепко меня обнял и поцеловал.

Что ж, все мои домыслы относительно сексуальных меньшинств можно спокойно отбросить. Поцелуй был достаточно страстным и абсолютно мужским, хотя немного странным. Но во мне он пробудил только одно чувство: я дико разозлилась. Очевидно, все же у Владимира Ивановича не все в порядке с психикой, потому что, когда мы были у него дома в тишине и покое, он от меня шарахался. А здесь, когда за дверью в два голоса орут зять и младенец, он вдруг лезет целоваться! Пока я размышляла, как мне отреагировать, этот ненормальный отпустил меня, опрометью бросился в прихожую, схватил свою одежду и ушел, не сказав ни слова попавшейся ему навстречу Лизавете. Лизка выразительно на меня посмотрела и покрутила пальцем у виска. Я только махнула рукой.

Уже лежа в постели, я поняла, почему его поцелуй показался мне несколько странным – все дело было в бороде.

Через два дня Володя с Ромуальдом встретили меня после работы.

– Привет, – обрадовалась я, – а ты что такой грустный? Неприятности?

– Ага, – кивнул он, – и у меня тоже.

– А у кого еще?

– У Аделаиды, ее убили.

Я посмотрела на него внимательно и увидела, что он не шутит. После моих наводящих вопросов он рассказал, что Аделаиду убили позавчера, в тот день, когда мы с ним были в гостях у Нины Ивановны, ее зарезали ножом и вроде бы ограбили.

В ответ на мой вопрос, почему же он так расстраивается, ведь он сам говорил, что Аделаиду терпеть не может, и не он один, Володя показал мне повестку к следователю.

– Почему тебя вызывают?

Он пожал плечами и ушел, предупредив, чтобы я, если встречу, ничего не говорила его теще.