Сентиментальный душегуб

– Желать мне зла? – художник оторопело уставился на свою собеседницу. – А что такое? Меня кто-то оклеветал?

– Возможно, что и так, мы проверяем. Так все же, какие отношения у вас были с Аделаидой Самсоновной?

– Обычные, – угрюмо сказал Пятаков.

– Да? А мне рассказали, что буквально накануне вы с покойной крупно поспорили, – выбросила Громова из рукава козырной туз. – И о чем это, интересно?

– Разве те, кто вам рассказал про наш спор, не слышали, о чем он был? – съязвил Пятаков. – Я оказался прав, Аделаида благоволила ко мне не просто так, она хотела иметь какие-то дела с моей женой. Супруга моя уже два года живет за границей…

– В Германии, мне это известно, – вставила Громова и, видя, что Владимир Иванович неприязненно на нее покосился и замолчал, подстегнула его:

– Ну-ну, дальше.

– Дальше и говорить нечего, я отказался наотрез. Аделаида же не любила, когда ей перечат, вот мы и расстались, недовольные друг другом.

– Это было за два дня до ее убийства?

– Зачем вы спрашиваете, если сами все знаете! – разозлился Пятаков.

– Однако после разговора с Аделаидой вы тем не менее звонили жене в Гамбург, и не один раз.

– Имею право!

– Разумеется, имеете, но, учитывая то, что до этого вы не звонили ей больше года и она вам тоже, это выглядит немного странно.

– Послушайте, я что, у вас подозреваемый номер один, раз проверяются мои телефонные разговоры? Может, и телефон поставлен на прослушивание!?

– Телефон ваш никто не прослушивает, но вы можете мне сказать, зачем звонили жене?

– Это никак не связано с убийством Аделаиды, и отвечать на такой вопрос я не буду, – твердо сказал Пятаков.

– Ну что ж, тогда скажите мне, уважаемый Владимир Иванович: не пропадали у вас в последнее время какие-либо вещи?

Пятаков рассеянно пожал плечами:

– Честно говоря, не могу припомнить.

– Ладно, к этому вопросу мы еще вернемся, – зловеще протянула Громова. – А пока, может быть, вы мне расскажете, как обстояли у Верченых дела с противоположным полом?

– С мужчинами? Уж простите, но сплетни мне пересказывать неохота!

– Владимир Иванович, не забывайте, что вы находитесь в кабинете следователя. Если вам задают вопрос, то на него нужно отвечать, тем самым оказывая помощь следствию. Я вовсе не призываю вас пересказывать сплетни, а только прошу рассказать, что вам лично известно.

– Что может быть мне лично известно? Только с чужих слов, – Пятаков заметил, что Громова недоверчиво сощурилась, и разозлился.

– Все знали, что Аделаида к молодым художникам неравнодушна, она этого и не скрывала. Вечно то одного, то другого в гости зовет – картины посмотреть, об искусстве поговорить и так далее… Вечеринки у нее часто бывали. И всегда – гости расходятся, а какое-нибудь молодое дарование она под благовидным предлогом задержит… но про такое вам лучше спросить дам из галереи, они вам все в подробностях доложат, – в голосе Пятакова появились саркастические нотки.

– А вы, Владимир Иванович, простите за нескромный вопрос, никогда… под благовидным предлогом, как вы только что изволили выразиться, не оставались у Аделаиды?

– Послушайте, – Пятаков сделал огромное усилие, чтобы не сорваться и не нахамить противной следовательше, – заявляю вам совершенно официально, что я не только не имел с покойной Аделаидой никаких личных дел, но и никогда не был в ее квартире. Не понимаю, как вам это могло прийти в голову.

– Вы же сами только что говорили про молодые дарования… – посмеивалась Громова.

– Ну знаете, – Пятаков обиделся, – я человек несколько устаревших моральных принципов, потом я уже не молодое дарование… В конце концов, почему вас так интересует моральный облик покойной? Она была, прямо скажем, не юная девушка, за которой нужно присматривать, и совершенно свободна – зачем же так копаться в ее личной жизни?