Сентрал-парк

– Я хорошо знаком с Элиан, эта клиника давно сотрудничает с ее лабораторией. У меня не было времени ее предупредить, тем не менее она ни разу не назвала меня при вас «доктором».

Я остаюсь равнодушной к иронии этой ситуации.

– Что было во второй раз?

– Второй раз связан с вашим коллегой Марешалем. Катастрофа была почти неминуемой. Но, на мое счастье, он оказался не в курсе, что вас отстранили от работы. А потом, занимаясь камерами наблюдения, он ограничился просто поиском в них номера вашего автомобиля. Если бы он написал вам по мейлу, что это съемка недельной давности, я бы погорел.

Я качаю головой. Дальше сдерживаться уже превыше моих сил. Меня трясет, так я возмущена всей этой несправедливостью. Я нагибаюсь за его крестовым колесным ключом, выпрямляюсь, подхожу к Гэбриэлу и что есть силы бью его железякой в живот.

27 Верить вопреки

Не будем бояться говорить правду.

Овидий «Героиды»

От второго удара крестовым ключом в живот Гэбриэл валится на пыльную землю, согнувшись пополам и ловя ртом воздух.

– В жизни не видывала таких мерзавцев, как вы!

Он держится за живот. Я продолжаю бушевать:

– Надо же было наплести такого про вашего сына, про гибель сестры вашей жены! Как не совестно так врать!

Он пытается встать, защищая руками живот от нового удара.

– Это правда, Алиса! Эта часть – чистая правда! За исключением того, что я не был копом. Просто на добровольных началах работал в ассоциации, помогавшей проституткам.

Я бросаю крестовый ключ и не мешаю ему выпрямиться.

– Моя жена действительно уехала в Лондон, забрав с собой нашего сына, – продолжает он, кое-как отдышавшись. – Для того чтобы быть ближе к нему, я ушел из клиники.

Что бы он ни говорил, я не могу унять свой гнев.

– Вас позабавил этот маскарад, верно? Но что он дал МНЕ?

Я опять набрасываюсь на него и молочу его кулаками.

– Что все это дало мне?!

Он перехватывает мои кулаки своими ручищами.

– Хватит, уймитесь! – твердо приказывает он. – Все это мы делали для того, чтобы вам помочь.

Поднимается ветер. Я ежусь. Захваченная расследованием, я отодвинула болезнь на второй план.

* * *

Мне не верится, что меня ждет угасание. Этим утром мое сознание прояснено и остро заточено. Глядясь в окно «Шелби», я вижу льстящее мне отражение: еще молодую стройную женщину с правильными чертами лица и развевающимися на ветру волосами. Увы, теперь мне известно, что внешность эфемерна и обманчива. Знаю, что старческие бляшки душат мои нейроны и что дни мои сочтены.

– Вы должны дать согласие на вторую часть операции, – в который уже раз повторяет Гэбриэл.

– Все это ни к чему, я не простофиля, меня не проведешь. Все знают, что болезнь Альцгеймера неизлечима.

– Это верно и одновременно неверно, – воркует он. – Я не знаю, что вам наплели про эту операцию. Зато я знаю, что специализация нашей клиники – электростимуляция нейронов памяти, дающая превосходные результаты.

Я поневоле прислушиваюсь. Он старается меня переубедить:

– По трем тонким электродам ряд стратегических участков мозга получает постоянный ток в несколько вольт. Эта стимуляция генерирует микросотрясения, воздействующие на гиппокамп. Не все механизмы этого процесса изучены, но идея заключается в том, чтобы улучшить действие нейронов.

– Все равно это не излечивает болезнь.

– У многих больных наблюдается кое-какое фиксируемое улучшение эпизодической памяти и пространственного запоминания.

– «Кое-какое» – лучше не скажешь!

– Я пытаюсь вам втолковать, Алиса, что мы делаем еще только первые шаги. Согласен, это не точная наука. У некоторых пациентов происходит возвращение утраченных воспоминаний, симптомы ослабевают или не нарастают, хотя есть и такие, с кем этого не происходит: их болезнь, к несчастью, продолжает усугубляться.

– Вот видите…

– Я вижу, что ничто не предопределено и что возможно как нарастание симптомов, приводящее к внезапной смерти, так и явное улучшение. В молодом возрасте, при раннем обнаружении болезни, существует значительный шанс второго варианта. Это как раз ваш случай, Алиса.

– «Кое-какое улучшение»… – бормочу я.

– Затормозить развитие болезни – значит выиграть время, – напирает он. – Наука прогрессирует день за днем. Без сомнения, будут новые прорывы…

– Лет через тридцать!

– Как через тридцать лет, так и прям завтра! Ведь как было со СПИДом? В начале 80-х годов диагноз «СПИД» был равносилен смертному приговору. Потом появилась тритерапия и AZT. Теперь люди живут с этой болезнью по тридцать лет…

Я опускаю голову и говорю устало:

– У меня нет сил. Потому я и запаниковала после первой операции. Хочу обратно во Францию, хочу в последний раз увидеть отца и…

Он наклоняется ко мне, смотрит прямо в глаза.

– Что дальше? Пуля в висок?

Я отворачиваюсь.

– Что-нибудь в этом роде, да.

– Я думал, в вас больше отваги…

– Кто вы такой, чтобы говорить мне об отваге?

Он опять наклоняется ко мне, мы почти соприкасаемся лбами, как боксеры перед первым раундом.