Сепар

Петро принёс автомат сепара, вынул из него магазин и, взяв за дуло, забросил автомат подальше.

Долговязый атошник вынул из руки пленника бинт. Ловко раскрутил его, соорудил из него жгут и перетянул раненую ногу юноши выше колена.

– Кровушку я тебе остановлю. Ты нам живой нужен, – усмехаясь, сказал атошник. – Давайте-ка его в рощу.

Двое повесили автоматы на шеи, подхватили пленника под мышки и поволокли к роще. К той самой роще, куда он не успел добежать с ребятами. Раненая нога, колотясь о землю, причиняла нестерпимую боль. Пленник застонал. В роще они посадили его у дерева и прислонили к стволу спиной. Теперь они могли хорошо рассмотреть его, а он рассматривал их. Пленник был хорошего роста, стройный, со спортивной фигурой. У него было приятное открытое лицо, серые глаза и светло-русые волосы. Он был в камуфляже без знаков отличия. Пленник, в свою очередь, видел перед собой трёх здоровенных парней, тоже в камуфляже. На шевронах выделялись жёлто-голубые полоски.

Долговязый атошник присел перед пленником на корточки, чтобы их взгляды были на одном уровне.

– Слышь, сепар! Мы могли бы прикончить тебя здесь же. Но мы тебя не прикончим. При одном условии. Жить хочешь?

Пленник опустил веки и слегка наклонил голову.

– Конечно, хочешь! Кто же жить-то не хочет! – разглагольствовал атошник. – Даже последняя мышь жить хочет. В общем, так, ты делаешь, что мы велим, а мы тебе оставляем жизнь. Идёт?

Пленник молчал.

– Слышь, ты! Немой, чи шо? Отвечай, когда тебя спрашивают.

Пленник молчал, опустив веки. Ему было тошно смотреть на эти наглые ухмыляющиеся физиономии. Владельцы этих физиономий явно торжествовали. Их распирало от такой удачи – поймать сепара. Они предвкушали развлечение, о котором потом можно будет долго помнить и рассказывать всем желающим.

Атошник в бандане защитного цвета подошёл к пленнику, грубо взял его рукой за щёки, запрокинул ему лицо и заглянул в открывшийся рот.

– Язык на месте, – сообщил он двум другим. – Может, падла, говорить. Просто не хочет.

– Заговорит! – убеждённо сказал долговязый атошник. – Ещё как заговорит! Жить захочет, заговорит! Мыкола, проверь его на звук!

Мыкола, атошник в бандане, прицелился и пнул пленника по раненой ноге. Пленник взвыл.

– Ага! – сказал долговязый атошник. – Звук есть!

– Ну, раз звук есть, – усмехнулся долговязый, – будем записывать. Петро, вынимай бандуру.

Третий атошник, самый молодой, в кепи, вынул телефон и настроил на видеозапись.

– Слухай сюда! – сказал долговязый, обращаясь к пленнику. – Щас я бандуру включу и буду тебя снимать. А ты, говно собачье, расскажешь, кто ты, откуда и зачем. Но, самое главное, скажешь, что ты из российской армии, понял, блин? Даже если ты просто местный сепар, скажешь, что тебя Путин послал, понял? И скажешь, что вас таких много. И ещё скажешь, что ты раскаиваешься и больше не будешь. И Путина прокляни, скажи, что он – х**ло! Понял? Всё понял? А в конце скажешь: слава Украине, героям слава! Не забудь! А теперь повтори, что ты должен сказать на камеру. Давай, репетируй!

Атошник стоял и ждал. Пленник сглотнул и шёпотом сказал:

– Пить.

– Получишь пить, когда отрепетируешь. Повтори, что ты должен сказать.

Пленник поднял глаза и смотрел в небо. Он не мог повторить то, что сказал ему атошник. Не мог! Ни без камеры, ни перед камерой. Если бы он это сказал, он перестал бы быть Александром Орловым, ополченцем 23 лет. Он стал бы ничтожеством, которого презирали бы враги и проклинали бы свои. Он знал, на что шёл, и знал, что, если его поймают, он будет убит. Поскольку он ничего не мог сделать в том положении, в каком оказался, он знал, что будет молчать. Это будет его последний бой. И он его выиграет. Даже если умрёт.

– Эй, сепар! – вернул пленника к действительности спокойно-уверенный баритон долговязого. – Не молчи! Это бессмысленно. Скажешь, как велю, тебя вылечат, обменяем тебя на наших пленных. Поедешь домой. Ты ведь хочешь домой?

Хотел ли он домой? Он очень хотел домой. Его дом был в Донецке. Квартира на пятом этаже. Дома ждёт мама. Он звонит. Он входит. На костылях. Он видит лицо мамы, осветившееся улыбкой, и её внезапно хлынувшие слёзы радости. Мама обнимет его. Костыли падают. Мама поддерживает его и сажает на стул. Снимает с него куртку, встав перед ним на колени, развязывает шнурки на берцах.

– Ты жив! – говорит она. – Ты жив! Какое счастье! Это ничего, что ты ранен. Я поставлю тебя на ноги. Всё будет хорошо! Ты вернёшься в институт, допишешь дипломную работу и через год получишь диплом. Ты будешь работать, женишься, а я выйду на пенсию и стану нянчить внуков. Саша, ты вернулся! Какое счастье!

– Институт подождёт, – скажет он. – Я подлечусь, мама, и вернусь в армию. Война не кончена. Вот закончится война, тогда всё будет, как ты говоришь, а пока…

– Мыкола, – рокотал баритон долговязого, – а сепар меня не слушает. Мыкола, в лицо не бей! Картинку испортишь. Повтори-ка по лапе!

Пленник снова получил пинок в раненую ногу и отключился.

Когда он очнулся, долговязый стоял над ним, расставив ноги, и мочился на его раненую ногу.