Сепар

– Для дезинфекции, – делано добродушно пояснил он, застёгивая ширинку. – А то гангрена начнётся. Ну, давай репетировать. Помнишь, что ты должен сказать? Я тебе напомню. Тезисы! Путин – х**ло! Ты – русский солдат! Россия – агрессор! Ты раскаиваешься, что пришёл на Донбасс воевать! Слава Украине, героям слава! И своё имя-фамилию не забудь вначале, гнида. Давай!

Пленник молчал.

Долговязый присел перед ним на корточки.

– Слышь, ты, сепар! Ты же видишь, всё кончено. Отпрыгался ты. Ну не хочешь на камеру, не надо. Нас же здесь никто не слышит. Тебя никто не слышит. Скажи, что я требую. И будешь свободен. Мы тебя тут оставим и уйдём. Тебя сепары найдут. Может быть. А не найдут, ты сам к ним доползёшь. К утру доползёшь. Ей-богу, отпустим. Ты только скажи, что я велю. И всё! Скажешь? Имей в виду, что, если не скажешь, мы тебя тут прикончим, сепар. Только лёгкой смерти не жди. Мы с тобой знаешь что сделаем? Про Каддафи слыхал? Вот мы с тобой всё то же самое сделаем. Будешь говорить?

Пленник молчал и смотрел в небо. Лёгкие тучки появились на горизонте.

«Наверное, будет дождь, – подумал он. – Интересно, что сейчас делает мама? Наверное, на работе. Читает лекцию студентам. Интересно, о чём? Или о ком? Когда я уходил к ребятам, она в этот день читала о Достоевском».

– Эй, сепар? Смотри на меня! На меня смотри, подонок! Куда ты там пялишься? Что ты там увидел? Будешь говорить? Давай! Время уходит, а время дорого. Ну?

Пленник перевёл взгляд на лицо долговязого атошника.

«Парень как парень, – подумал он. – До войны я с такими парнями, вроде этого, пиво пил в киевском баре и разговаривал».

– Мыкола! Петро! Обработайте его как следует, но не по лицу. Может, ещё надумает говорить.

Они били пленника ногами сильно, сосредоточенно, пыхтя и сопя от усилий. Пленник стонал и вскрикивал.

– Хорош! – приказал долговязый.

Атошники перестали пинать пленника и закурили.

– Курить хочешь? – спросил долговязый атошник, наклоняясь к поверженному противнику. – Ну как знаешь!

Он тоже закурил и рассматривал человека, лежащего у его ног, как будто видел его впервые. Человек лежал на спине и не шевелился. Глаза его были закрыты.

– Мыкола, а вы не перестарались? Он живой?

– Щас потыкаем палочкой в падаль, – отозвался Мыкола и носком ботинка несколько раз толкнул неподвижное тело.

Пленник застонал.

– Та живой, падло! Ишь, сигналы подаёт.

– Петро, у тебя водка есть? – спросил долговязый.

– Ну есть! – отозвался Петро.

– Дай ему хлебнуть. Чуть-чуть! Чтоб очухался.

– Водку на сепара переводить! – заворчал Петро, но долговязый так на него глянул, что он не стал развивать мысль и, замолчав, достал плоскую флягу из нагрудного кармана.

Пленнику насильно разжали зубы и влили в рот глоток водки. Он закашлялся и открыл глаза. Его снова подхватили под мышки и, посадив, прислонили спиной к стволу дерева. Взгляд пленника, мутный и полусознательный, постепенно прояснялся.

– Видишь, сепар, мы добрые. Мы тебя не убиваем. Мы даём тебе шанс, – принялся уговаривать его долговязый. – Ты нам не веришь, а мы слово сдержим. Сдержим? – обратился он к подчинённым.

Те ухмыльнулись и согласно покивали головами.

– Такой пустяк надо сделать, а ты не хочешь. Ты что, жизнь не любишь, сепар? Жить так сладко! У тебя, небось, и девушка есть. А может, и не одна? Ты ведь хочешь увидеть свою девушку, сепар?

Пленник смотрел вдаль. Перед его взором расстилалась степь, а вдали виднелись голубоватые холмы. Да, он хотел бы увидеть свою девушку. Она осталась там, на позициях. Она его ждёт. Они вместе ушли в ополчение с последнего курса, когда началась война. Александр не хотел, чтобы она, его Ольга, тоже шла на войну, но она настояла.

– Чем я хуже тебя? – спросила она. – Разве я не удержу автомат? Разве я меньше твоего люблю родину? И, в конце концов, мы будем вместе.

Последний аргумент был решающим.

– Молчит, сука! Бить дальше – копыта откинет, удовольствие испортит. Нет, сепар, больше мы тебя бить не будем. Не доставим тебе такого удовольствия. Времени больше нет. Я тебя последний раз спрашиваю: будешь говорить? Ты подумай! Ты можешь купить себе жизнь! Жизнь! Понимаешь? А цена – сказать, что я требую.

Что этот долговязый атошник и те двое знают о жизни и её цене?! Пленник перевёл взгляд на лицо атошника и, разлепив ссохшиеся губы, сиплым голосом вымолвил:

– Монтень!

– Шо? Какой Монтень? Чего Монтень?

Атошники переглянулись.

– Это на каком языке? – спросил долговязый. – Может, ты нерусский?

Они отошли от пленника и зашептались. Никогда в жизни не слышали эти трое о Монтене. Как и о многом другом. Однажды, ещё за два года до войны, Александр сидел в своей комнате за компьютером, когда к нему в дверь постучалась мать. Она вошла, держа в руке томик «Опытов» Монтеня.

– Послушай, – сказала она, опускаясь на стул, – как Монтень замечательно сказал! – И она прочла – «Не за всякую цену можно купить себе жизнь!» Правда, здорово сказал? – спросила она сына.

– Надо обдумать, – ответил он.

А вот теперь некогда обдумывать. Надо поступать. Атошники вернулись.

– Ты русский или иностранный наёмник? – спросил долговязый.