Сепар

– Вы с нами или вы с ними? Да, вот так, прямо сейчас, здесь и скажите. Имейте в виду, что нам нужны высшие учебные заведения. Нам нужны опытные кадры. Если вы с нами, то идите и работайте, как работали. Если вы с ними, то, будьте так добры, пишите заявление. Да, прямо здесь и прямо сейчас! У меня в кабинете. Приказ Министерства образования Украины вышел несколько дней назад. Уверен, что вы уже определились.

Ну, правильно уверен! Конечно, определился. Не в вашу пользу. Сел и написал заявление. Обрубил все концы! Сжёг все мосты!

Борис Семёнович дошёл до своего стола и решал: а не закурить ли ему? Курить он бросил несколько месяцев назад, а сейчас неудержимо потянуло. Он нажал кнопку вызова секретарши на селекторе. Секретарша, немолодая и непривычно грустная, тотчас явилась.

– Галина Сергеевна, а пошлите кого-нибудь за сигаретами, – попросил он, вынимая из кармана деньги. – «Парламент», крепкие.

Галина Сергеевна взяла деньги и исчезла.

Он оперся руками о стол и мрачно смотрел в окно, но что там, за окном, он не видел.

Главарь этот, мерзавец, такой самоуверенный, такой спокойный, словно это не его город бомбят, а какой-то другой, на другом конце земли. Откуда у них это спокойствие и эта самоуверенность? Ещё несколько дней назад казалось, что всё это ненадолго, ну от силы месяц-другой. Вот ударят в полную силу украинские войска, войдут в города и сметут всю эту пророссийскую нечисть! Так казалось! А когда вышел этот злополучный министерский указ, то стало понятно, что не ударят, не войдут и не сметут. Что, возможно, эта война надолго. Если вышел такой указ, то даже ежу понятно, что это на год-два, а то и все три. Проводить такую сложную акцию, как эвакуация вузов в безопасные города Украины, так просто не станут. Дело серьёзное.

Стало быть, нужно набраться терпения, ждать и дождаться. Ничего, год-два можно потерпеть. А потом всё вернётся на круги своя! Надо увезти всех преподавателей и всех студентов. Оставить «этим» только стены с начинкой. Без людей! А материальная часть на новом месте, ничего, всё образуется и всё появится. Министерство даст денег, купим книги, компьютеры, соберём библиотеку, составим новые учебные планы и программы. У «этих» теперь всё на русском. Всё поменяли. Ничего, ничего! Мы вернёмся! Вернёмся, и всё будет по-прежнему! И на украинском языке! А «этих», как тараканов, повыведем! Дустом их, дустом! Ракетами! Бомбами! Снарядами! Пулями! Ножами! Голыми руками!

Борис Семёнович вынул платок из кармана и вытер вспотевший лоб. Вошла секретарша, принесла сигареты. Он сел за стол и закурил, с облегчением и наслаждением.

«А если кто-то останется? – кольнуло его опасение. – А вдруг кто-то не захочет уехать на новое место? Ведь как было бы здорово: всем коллективом, всем сразу – вот, посмотрите, как мы любим Украину! А вы останетесь ни с чем и ни с кем! Пустое место! Так вам будет и надо! Ишь, вузы им нужны! Обойдётесь! Не вузы вам, а верёвка с мылом! А вдруг кто-то заартачится и испортит всю картину? Ну, когда вернёмся, с ними разберёмся, – подумал он, прикуривая вторую сигарету. – Хорошо разберёмся!»

Прежде чем появиться на кафедре, Анна Михайловна забежала в туалет посмотреться в зеркало. Из зеркала смотрела на неё красивая женщина в расцвете лет. Модная стрижка, утренний макияж, строгий бежевый деловой костюм от лучшего портного Донецка. Высокая, стройная, она сама себе напомнила стрелу, выпущенную из лука, устремлённую вперёд. Её большие фиалковые глаза глядели на себя придирчиво и слегка восторженно.

Предстояло дело, в успехе которого она не была уверена. Борис Семёнович потребовал, чтобы эвакуировались все. Мотивы понятны. Спасти институт, спасти людей. Почти каждый день украинская артиллерия стреляет из тяжёлых орудий по городу. Много разрушений. Много жертв. То и дело приходится при обстреле вести студентов в подвал и там пережидать. Надо делать акцент на страхе перед обстрелами. Надо убеждать, что стреляет не украинская армия, а ополченцы. Специально! Чтобы вызвать ненависть у населения к Украине. Конечно, это абсурд, но надо эту идею взять на вооружение. Пригодится! Легковерные всегда найдутся.

Анна Михайловна глубоко вздохнула, перекрестилась и, повернувшись на каблуках, стремительно вышла в коридор. У неё слегка кружилась голова и было ощущение великих перемен. Было ощущение, что она резко входит в холодную воду. Перехватывало дыхание.

Она помедлила у двери кафедры, открыла её и вошла. Все были в сборе, все шестнадцать человек. Анна Михайловна прошла к своему столу, бросила на стол бланк с формой заявления, и он, спланировав, плавно улёгся на столешницу. Все проводили лист бумаги настороженными взглядами. Заведующая кафедрой села, обвела присутствующих взглядом, послав им одну из самых обворожительных улыбок из своего арсенала.

– Приветствую вас, – начала она и глубоко вздохнула.

Она почувствовала, что вода чересчур холодная. Все сидели с непроницаемыми лицами.

«Слишком все спокойны, – подумала она. – Это не к добру».