Слова давались с трудом, застревали в горле колючими обломками, руки, в которых лежал младенец, моментально вспотели; вроде самая обыкновенная просьба, которую Анна выполняла не раз, а всё равно просить её об этом словно какая-то пытка; Магда надеялась, что девочка встанет, улыбнётся и, счастливая, пойдёт вместе с любимой мамой укладывать сестру, учась с ранних лет азам материнской заботы, но… Всё пошло не так: Анна молча положила книгу на журнальный стол, встала с кресла и прошествовала к выходу, так ничего не сказав, но показывая всем своим видом, что ей противны и дети, и такая вот мать, которая чувствовала себя неловко, прося такую мелочь. Взрослый человек позорится перед подрастающим поколением – иронично. Магда не сомневалась: Анна запеленает детей и уложит их в кроватки, но когда её попросят не в таком тоне. Лишь строгость, приказной тон, указывающий на её истинное место в семье – вот то, что понимала девочка. Если бы она ещё не делала это всё механически… Если бы действительно тянулась к родным, а не закрылась полностью в себе. Как же хотелось всё изменить…
Магда смотрела вслед уходящей дочери, но та остановилась в дверном проёме, сказав напоследок, что пошла спать, а затем спустилась вниз, столкнувшись с поднимающимся на второй этаж отцом, которого будто специально задела плечом, чтобы ударить. Она не попросила прощения, а он просто перестал хоть как-то воспринимать её уколы в свой адрес – все эти действия для них обоих стали бессмысленными, они уже давно друг другу не родные люди. Эрик тоже надеялся всё вернуть на круги своя, но он уже устал бороться за доверие Анны: она игнорировала его, не подпускала к себе, не принимала его подарки, не воспринимала его упрёки; они или часто скандалили, что в итоге выливалось в крики, истерику и слёзы, либо просто сидели по разным углам, следя друг за другом. Но Эрик понимал, что отнял у своей девочки детство, она навсегда запомнила слёзы, огонь, кровь… и множественные смерти. И чем дольше тянулось всё это, тем с каждым днём его отношения с дочерью все сильнее накалялись; Чарльз просил, едва ли не умолял Эрика стереть память старшей дочери. «Так будет лучше: и для вас, и для неё», - уверял мужчина, но цена за такой подарок судьбы тоже была слишком высока: была вероятность, что Анна забудет не только неприятные воспоминания, преследующие её в кошмарных снах, но и просто всё: свою семью, радости жизни, яркие краски… Весь её внутренний мир станет попросту пустым и бесцветным… А превращать живую родную дочь в подобие бесчувственной куклы Эрик просто не мог. Он даже в мыслях не мог себе позволить допустить подобное!
Поднявшись и закрыв за собой дверь в гостиную, мужчина прошествовал к жене и заключил её в объятия, а затем поцеловал в щёку; Магда слабо улыбнулась, но то было лишь иллюзия, чтобы показать своему мужу, что с ней всё в порядке и беспокоиться не о чем. Только вот Леншерр всегда чувствовал, когда его любимой плохо; он взял в свои руки уже спящую Ванду и, укачивая её, посмотрел на Магду, которая стояла будто в растерянности; нужно было поговорить, а она просто не знала, с чего ей начать. Вновь говорить об Анне, снова и снова возвращаться в бессмысленные разговоры, снова искать выход из проблемы без решения… Всё приведёт к первоначалу. Но так хочется снова излить душу, высказаться, понадеяться на лучшее будущее… Женщина сжала кулаки, закусив губу и смотря куда-то в сторону, но только не в глаза мужу; она очень слабая на самом деле, раз не может воспитать собственную дочь… А поговорить по душам – без толку. Анна всё равно будет вести себя также, пока ей не надоест играть роль вечной жертвы, где в её мире все почему-то плохие… А беззащитные маленькие дети – особенно.
- Магда, - Эрик подошёл ближе и мягко положил свою руку ей на плечо, - отдохни. Я уложу детей. Ты сегодня слишком устала.
- Я устала от такой жизни, - сухо констатировала женщина, приобнимая себя за плечи, - я устала быть чужим человеком для своей дочери. Я хочу, чтобы она была счастлива, чтобы всё было как раньше. У нас растут чудесные детки, наша старшая дочь умница и красавица, но она ведёт себя так… Я не хочу, чтобы она злилась на нас. Я боюсь, что в будущем оно может вылиться в нечто… Нечто страшное.
- Не на нас – на меня, - поправил супругу Эрик. – Пусть она злится на меня. Рано или поздно всё это пройдёт. С возрастом придёт осознание того, что всё это делалось ради неё. Она поймёт, дорогая, всё поймёт. Просто… Нужно подождать ещё немного. Всё делается ради неё…