Септимий Север. Африканец на Палатине

Согласно Геродиану, Пертинакс своим выступлением «чрезвычайно обрадовал сенат и вызвал со стороны всех славословия, получив от них всяческий почёт и знаки уважения; провожаемый в храм Юпитера и другие святилища и совершив жертвоприношения за императорскую власть, он возвратился в императорский дворец»⁵⁰.

Юлий Капитолин, биограф Пертинакса, сообщает, что он первым из всех императоров получил наименование «отца отечества» в тот же день, когда был назван Августом. Жена его, Флавия Тициана, была названа Августой тогда же⁵¹.

Так впервые за всю историю Принципата по главе Римской империи оказался не просто не знатный человек (знатностью и Флавии не блистали, да и Траян с Адрианом), но сын либертина, бывшего до отпущения на волю рабом! Понятно, что представителей нобилитета, лиц сенатского сословия такое происхождение новоиспечённого владыки Рима не могло не коробить. Но он всех устраивал своим достойным военным и гражданским прошлым, а, главное, он предстал в сенате как избавитель от ужасов правления Коммода. Собственно, Пертинакс и стремился таковым быть.

В самом Вечном Городе при известии о смерти Коммода и воцарении Пертинакса все были охвачены ликованием. Погибшего императора римляне – от сенаторов до простонародья – яростно честили на все лады, как бы состязаясь в крепости выражений в адрес низвергнутого, а потому безопасного тирана. Самые воинственные тираноборцы, не удовлетворившись истреблением изображений Коммода, возжелали разорвать на куски его мёртвое тело. Пертинакс, однако, не допустил глумления над мертвецом, заявив, что труп бывшего императора уже предан земле. И действительно, тело Коммода перенесли в мавзолей Адриана, где оно и было упокоено. Огорчённые тираномахи утешились всевозможными ругательствами. Как писал Дион Кассий: «Избавившись от одного императора, они наслаждались свободой в промежутке между двумя правлениями и старались прослыть людьми вольномыслящими в безопасной обстановке того времени. И действительно, им уже было недостаточно того, что больше не надо бояться; в своей дерзости они желали выйти за всякие рамки дозволенного».⁵²

Такое поведение римской толпы в отношении низвергнутого человека власти не было, увы, исторически оригинальным. Сразу вспоминаются строки Ювенала о глумлении черни над телом казнённого при Тиберии временщика Сеяна, а также ужасный конец императора Вителлия, растерзанного добрыми римлянами, когда борьба за высшую власть в Империи явственно завершалась торжеством легионов Веспасиана.

К чести самого Пертинакса, он держался с достоинством и отнюдь не поощрял буйств толпы. Впрочем, и укротить таковые он был не властен. Накопленный за годы правления Коммода страх и затаённая до поры ненависть неудержимо вырвались наружу.

Новопровозглашённый Август направился в императорский дворец на Палатине, где преторианский трибун, отвечавший в тот день за охрану резиденции правителя, согласно установленному порядку, попросил дать пароль. Пертинакс ответил: «Будем воинами!» Это звучало для преторианцев многозначительно. Было известно, что именно такой пароль он давал ранее «во всех тех случаях, когда командовал войском»⁵³. Подобным образом Пертинакс высказал как бы порицание службе преторианских когорт при предшественнике, когда те заметно утратили и дисциплину, и воинские традиции. Смысл нового пароля был немедленно понят и, возможно, стал начальной точкой в становлении враждебного отношения преторианцев к новому императору. Нельзя забывать, что сколь-либо серьёзных причин испытывать недоброжелательность к Коммоду у них не было. Тот был в отношении преторианцев щедр и милостив. Многих из воинов возмутило уничтожение изображений прежнего правителя, открытое массовое глумление над памятью о нём. Перспектива же укрепления дисциплины, в чём не приходилось сомневаться, ибо Пертинакс был известен как жёсткий и требовательный военачальник, тоже не могла радовать тех, кто привык к вольготной службе при Коммоде. Единственно, чем мог новый император расположить к себе столичные когорты, так это щедрыми выплатами незаслуженных ими наградных денег. Он это понимал, будучи человеком достаточно образованным, и потому, скорее всего, знающим, какая судьба постигла сокрушителя Нерона Гальбу, имевшего неосторожность твёрдо заявить преторианцам, что он солдат не покупает⁵⁴. Пертинакс пообещал всем воинам выплатить по двенадцать тысяч сестерциев (три тысячи денариев), не очень-то представляя, откуда он возьмёт столь немалую сумму. В итоге удалось выплатить только вдвое меньше, что, понятное дело, солдат, уже настроившихся на обещанные деньги, не могло не разозлить. С самого начала правления над Пертинаксом как бы нависала тень Гальбы…