Геродиан также описывает неудачу римской армии под Хатрой, рисуя весьма красочную картину. «Войско Севера прилагало все усилия, пытаясь взять город; всевозможные машины придвигались к стенам, были использованы все виды осады. Однако атрены храбро защищались и, пуская сверху стрелы и бросая камни, причиняли войску Севера немалый урон. Наполняя глиняные сосуды крылатыми мелкими ядовитыми тварями, они бросали их на осаждающих. Попадая на лицо или на какую-либо другую обнажённую часть тела, эти существа, незаметно впиваясь, наносили опасные раны. Многие воины были не в состоянии переносить душного воздуха и палящего солнца и умирали от болезней, так что большая часть войска погибла по этой причине, а не от руки врагов. От всего перечисленного войско теряло мужество; осада ничуть не продвигалась вперёд, и римляне больше терпели вреда, чем наносили его. Север, чтобы не пропала вся армия, ничего не добившись, отвёл назад войско, крайне недовольное тем, что осада не привела к желаемому результату».27
Геродиан, правда, сообщает об единственной попытке римлян взять Хатру – в 197 году, в первой половине похода. Тогда легионы шли на юг к Селевкии, Вавилону и Ктесифону. У Диона Кассия же описаны две осады крепости атренов, обе в 198 году. Первая, когда Север возвращался после захвата и разграбления парфянской столицы, и вторая, когда он вознамерился взять реванш за полный провал предыдущей попытки. Думается, справедливо согласиться с мнением, что славный сенатор-историк явно ближе к истине. Неудача под Хатрой неизбежно принуждала Севера реваншироваться. Ведь там были сосредоточены огромные богатства – результат успешной транзитной торговли и приношений в тамошний знаменитый храм Солнца. Нельзя недооценивать и стратегического значения крепости, поскольку она замыкала цепь укреплённых городов на рубежах Рима и Парфии. Пальмира, Дура-Европос, Нисибис и Зингара были в руках римлян. Исключением являлась одна Хатра28. Неудача сильно раздосадовала не только самого Севера, но и армию. К поражениям в этой кампании воины не привыкли. Потому случившееся воспринималось иными остро. Так один из трибунов преторианских когорт Юлий Крисп не ко времени, хотя и к месту процитировал стихи из «Энеиды» Вергилия. Там речь шла о войне между латинами и рутулами. Царь последних Турн должен был жениться на Лавинии, дочери царя Латина. Но тот, заключив союз с Энеем, решил выдать дочь за троянца. Вспыхнула жестокая война, в которой лились потоки крови. И вот один из рутулов посетовал, что приходится погибать лишь ради того, чтобы Турн сделал Лавинию своей женой. Слова Криспа услышал преторианец по имени Валерий, прекрасно уловивший смысл цитирования. Понимая, что Северу крепко не понравится отождествление его с Турном, солдат донёс на трибуна. Думается, он не сомневался, что знатока Вергилия за такую многозначительную цитату ждёт расправа, а вот доносчика – благодарность, возможно, и повышение… Как тут не вспомнить язвительное рассуждение Александра Дюма-отца: «… ведь в армии, начиная с дивизионных генералов, желающих смерти главнокомандующему, и кончая солдатами, жаждущими смерти капрала, всякий желает чьей-нибудь смерти».29
Север доносу немедленно внял. Трибун – поклонник «Энеиды» был казнён. В своём отношении к доносительству Луций совершенно не походил ни на Траяна, ни на Пертинакса, чьё имя он себе присвоил и пока ещё носил. Валерий же, погубив своим доносом Криспа, действительно не прогадал. Император сразу же его повысил в трибуны как раз на место казнённого. И такая форма ротации офицерского состава была, оказывается, присуща воссозданной Севером преторианской гвардии!
Злосчастный трибун стал не единственной жертвой императора в эти дни. Север предал смерти также и Юлия Лета. Причина этой расправы чётко изложена Дионом Кассием. Лет погиб лишь потому, что «был гордым человеком и пользовался любовью воинов, которые поговаривали, что не пойдут в поход, иначе как под командой Лета. Вину за это убийство, которому не было никакого явного основания, кроме зависти, Север свалил на воинов, якобы дерзнувших совершить это против его воли».30