Септимий Север. Африканец на Палатине

Насколько сообщение Геродиана соответствует действительности, сказать сложно. Писал-то историк, уже ведая судьбу фаворита, и потому едва ли мог стремиться к объективности. При этом, однако, он подчёркивал разницу между утверждениями одних и злословием других. Первое относится к объяснению покровительства Плавциану как к земляку и родственнику Севера, а злословие представляет императора и временщика любовниками. Напомним, что традиционный римский взгляд на однополые связи радикально отличался от эллинского. Светоний однозначно относил таковые к «несмываемому позору»¹⁰. Траян, кстати, предпочитавший для любовных утех мальчиков, публично всегда демонстрировал крепкую истинно римскую семью, в чём ему добросовестно помогала императрица Плотина. Безусловно следующее: доверие Севера к Плавциану было исключительным. Хотя подлинные причины такового остаются скрытыми.

Поразительно, что не только сам префект возгордился выше всех разумных пределов, но и окружение его держало себя в соответствии с амбициями патрона. Дион Кассий приводит два исторических анекдота, подтверждающих это. «Так, однажды, когда Север навестил его, лежавшего больным в Тианах, воины, охранявшие Плавциана, не позволили свите Севера войти в дом вслед за ним. И человек, устанавливавший порядок рассмотрения судебных дел императором, как-то в ответ на приказание Севера, в тот момент ничем не занятого, представить на его рассмотрение какое-нибудь дело, отказался выполнить распоряжение, заявив: «Я не могу этого сделать, пока мне не прикажет Плавциан».¹¹

Стоит ли удивляться, что нашёлся человек, осмелившийся даже обратиться к Плавциану как к «четвёртому цезарю», ставя его напрямую в один ряд с Севером и его сыновьями. Думается, Дион Кассий прав, виня в таком повороте дел в Империи самого Севера. Ведь славный сенатор был не просто современником, но и свидетелем всего, творившегося на Палатине. Потому и стоит отнестись с доверием к его сообщениям. «Действительно, помимо прочего, Плавциан в точности знал всё, что Север говорил и делал, а в тайны самого Плавциана не был посвящён никто. Север обручил его дочь со своим сыном, обойдя вниманием множество девушек из почтенных семейств, назначил его консулом и чуть ли не молил богов о том, чтобы Плавциан стал его преемником на посту императора, а однажды даже написал следующее: «Я люблю этого человека так, что молюсь о том, чтобы умереть раньше него».¹²

Благорасположение и благодушие Севера настолько вскружили голову префекту претория, что он позволял себе в походах располагаться в более удобных домах, нежели сам император и имел стол, более обильный и роскошный, чем у него. В конце концов, такая беспредельная дерзость не могла не вызвать у окружения принцепса, и прежде всего у членов его семьи, крайнего раздражения. Таковое неизбежно перешло в возмущение. Потому процесс этот мог завершиться только самым решительным образом.

Отношения с августейшей семьёй у Плавциана ухудшались шаг за шагом. Причем префект своими поступками сам этому способствовал. Он не скрывал откровенно враждебного отношения к самой августе. «Её он ненавидел до глубины души и никогда не упускал случая серьёзно опорочить её перед Севером, проводя расследования её проступков и допрашивая под пыткой женщин знатного рода. Из-за этого она начала заниматься философией и проводила целые дни среди софистов. А сам Плавциан превратился в самого распущенного из людей. Он изрыгал съеденное прямо на пиру, когда уже не мог переваривать пищу из-за обилия снеди и вина; шла дурная слава и о том, как он использовал девушек и юношей, но при этом собственной жене он никогда не позволял ни видеть кого-либо, ни появляться перед кем-либо, даже перед Севером и Юлией, не говоря уже о прочих».¹³ Об этом сообщает Дион Кассий.

Похоже, Плавциан настойчиво информировал Севера о супружеской неверности августы. Разговоров об этом на Палатине хватало… Более того, столь обидная репутация Юлии Домны пережила века и тысячелетие… Вот, что писал о ней знаменитый представитель французской новеллистики эпохи Возрождения Брантом (1540–1614 гг.) в книге «Галантные дамы»: «Также и император Север не озаботился бесчестием жены своей, известной беспутным поведением; он и не помышлял исправлять её, говоря, что, коли её зовут Юлией, надобно прощать ей, ибо во все времена женщины, носившие это имя, были бесстыдными развратницами и наставляли рога мужьям; да и сам я знаю многих дам, наречённых теми или иными именами (которые здесь называть не стану из уважения к нашей святой религии) и из-за этих имён приверженных распутству и трудящихся передком куда усерднее других, иначе зовущихся; ни одна из них не избежала этой участи».¹⁴