Септимий Север. Африканец на Палатине

Мы не знаем, как именно у Севера вызревало решение избавиться от зарвавшегося фаворита. Здесь опять вспоминается далёкий 31 год, когда громом среди ясного неба для римлян стали падение и казнь Сеяна. Подлинные причины своего внезапного гнева Тиберий унёс с собой в могилу. Что же касается описываемых событий, то, со слов Диона Кассия, нам известно, что очень важную роль здесь сыграл как раз коллега Плавциана по консулату. Публий Септимий Гета смертельно заболел и незадолго до кончины пожелал встретиться с братом, дабы открыть ему глаза на истинное лицо префекта и на опасность для высшей власти его замыслов. На смертном одре не лгут, потому Луций отнёсся к словам Публия с должным доверием. Неизвестно, явились ли для императора откровения старшего брата совершенной новизной, или же он уже начал утрачивать доверие к префекту претория. Возможно, слова Публия Септимия Геты оказались тем самым последним пёрышком, сломавшим спину верблюду. 204 год стал последним благополучным в жизни Гая Фульвия Плавциана. Собственно, в наступившем 205 году префект прожил чуть более трёх недель. Вероятная дата его гибели 22 января. Но вот обстоятельства случившегося у двух ведущих историков этого века описаны по-разному. Дион Кассий главным действующим лицом, погубившим зарвавшегося временщика, считает Бассиана Антонина. Между старшим сыном Севера и его тестем существовала глубокая взаимная ненависть. И здесь все преимущества были на стороне молодого августа, поскольку он располагал большими возможностями. Предсмертные откровения Публия Септимия Геты поколебали доверие императора к Плавциану, но не настолько, чтобы падение фаворита стало возможным в ближайшее время. Север почтил память брата установкой бронзовой статуи на Форуме, а в знак доверия к его разоблачениям лишил префекта значительной части его полномочий и оказания ему прежних почестей. Любопытно, что временщик связал эти неприятные для себя перемены не с инициативой самого императора, но со зловредным влиянием на него старшего сына. По словам Диона Кассия, Плавциан стал еще более свирепо нападать на Бассиана²⁰. В чём это проявлялось и как на такое реагировал отец, видевший в старшем сыне своего законного преемника, сенатор-историк, увы, не пояснил. Но вот реакцию молодого Антонина он описывает подробно. Тот, понимая, что отец пусть и утратил прежнее безграничное доверие к фавориту, но всё еще не склонен от него избавиться, решил ускорить события, прибегнув к откровенной клевете и провокации. «С этой целью он через своего воспитателя Эвода подговорил центуриона Сатурнина и еще двух других людей того же звания сделать ему заявление о том, что десять центурионов, в числе которых были и они, получили от Плавциана приказ умертвить и Севера, и Антонина; и они зачитали какую-то записку, которую будто бы получили в связи с этим заговором. Это произошло неожиданно во время празднества, устроенного во дворце в честь обожествлённых предков, когда зрелища уже завершились и должен был начаться пир. Это обстоятельство отнюдь не поспособствовало обману, ибо Плавциан никогда не решился бы отдать подобный приказ сразу десяти центурионам ни в Риме, ни во дворце, ни в тот день, ни в тот час и уж тем более в письменном виде. Тем не менее, Север посчитал это свидетельство заслуживающим доверия, потому что накануне ночью ему приснилось, что Альбин жив и готовит против него заговор».²¹ Своим снам Север доверял, как сулящим доброе, так и тем, что содержали дурные предзнаменования. Всё вкупе на императора подействовало, он решил немедленно вызвать к себе Плавциана. Должно быть, тому сообщили о срочности исполнения повеления Севера, поскольку префект так спешил на Палатин, что, если до конца доверять источнику, мулы, запряжённые в его повозку, въехав во двор дворца, пали замертво. Наверное, Плавциан связал такой внезапный вызов с намерением принцепса восстановить его былое могущество… Но уже у входа префекта смутила непривычная жёсткость привратников, допустивших в императорские покои только его самого без сопровождающих. Это был дурной знак, но отступать было поздно, да и невозможно. Север заговорил с фаворитом как всегда дружелюбно, но вопрос, им заданный, звучал убийственно: «Что подвигло тебя так поступить? Почему ты решил нас убить?» Правда, немедленно Плавциану была предоставлена возможность высказаться в своё оправдание. Поклонник с отроческих лет славных традиций римского правосудия Луций твёрдо следовал одному из краеугольных его принципов: «Audeatur et altera pars!» – «Да будет выслушана и другая сторона!». Понятно, что временщик выразил крайнее изумление по поводу предъявленного ему обвинения и стал решительно всё отрицать. Нельзя усомниться в том, что поражён словами Севера Плавциан был совершенно искренне и в отрицании своей виновности в приписываемом ему преступном замысле вовсе не лгал. Ведь Бассиан всё измыслил, а Эвод и Сатурнин послушно это подтвердили, подсунув ещё и липовое письменное «свидетельство». И вот, поскольку префект претория говорил чистую правду и потому наверняка был совершенно убедителен, молодой Антонин, опасаясь, как бы отец не понял сути происходящего, немедленно перешёл к действиям. Вскочив с места и, выхватив у Плавциана меч (получается, того допустили к императору при оружии), он ударил префекта кулаком, а, когда отец остановил его, тут же приказал одному из своих рабов убить временщика на месте. Тот очевидно был хорошо выдрессирован своим господином, поскольку немедленно повеление исполнил, не смущаясь присутствием императора, вроде как виновным Плавциана ещё не признавшим… Север, похоже, обвинению всё-таки поверил, ибо, остановив кулачную расправу, не помешал применению оружия. Кто-то из присутствовавших при убийстве и явно этим довольный вырвал из бороды мёртвого префекта клок волос и тут же отнёс его в покои, где находились Юлия Домна и Плавцилла, ничего, понятное дело, о случившемся ещё не знавшие. Увидев волоски и услышав: «Вот ваш Плавциан!», женщины восприняли это по-разному. Плавцилла, поняв, что отец погиб, была ввергнута в скорбь. А вот августа не могла скрыть радости²². Зная об отношениях Юлии Домны и Плавциана, усомниться в таком её поведении невозможно. Была ли она сама причастна к заговору сына против ненавистного им обоим зарвавшегося фаворита? Элий Спартиан прямо пишет о её виновности²³. Такой взгляд присутствует и в современной историографии²⁴