Серафима

Мужчины переходят на шепот, но скоро забываются, и снова грохочет Осин смех. Утром Сима шикнет на проснувшихся детей: тихо, папа приехал, дайте поспать. А Герка не выдержит, полезет к отцу, разбудит, и в доме начнется веселая, шумная кутерьма.

Только Нина бочком выскользнет из дома. Она уже почти взрослая и не любит этих лизаний: «Мама, я пошла, меня подружки ждут». После обеда все провожают отца к станции. Дорога, испещренная мозаикой солнечных пятен, идет через лес. Лес сквозистый, светлый, наполнен птичьим гомоном, запахом нагретой сосновой смолы и тонким запахом влажной земли, где рождаются и откуда скоро вылезут грибы. Ося, с Геркой верхом на шее, рассказывает, какая жуткая жара стоит в Москве и какие жуткие очереди в метро.

– Папа, а ты оставайся, у нас так хорошо.

– Не могу, Доденька, у меня работа. Папе нужно каждый день ходить на работу.

– Пап, а когда ты снова приедешь?

– Через неделю, в субботу. Привезу тебе апельсинчиков.

– А я вечером не буду ложиться спать, буду тебя дожидаться.

Ося стоит в проеме дверей электрички, все машут ему, электричка пронзительно свистит, и Сима ловит себя на чувстве облегчения. Муж уезжает, кончилась бестолковая, шумная суета, и впереди – неделя тихого счастья.

Ося изменился в последние годы, все больше отдаляется от семьи. Внешне все осталось по-прежнему, но Сима чувствует фальшь в его наигранной бодрости. Она сама виновата. Она – холодная, фригидная, как теперь говорят, домашняя женщина, а он – кипучий и неугомонный. У него – работа, друзья, шумные попойки, а у нее – дети и заботы по дому. Трое детей, они болеют и растут, их надо кормить, одевать, водить в школу.

Хорошо, что Симу ценят в гастрономе как кассира, директор – очень добр к ней, все понимает, отпускает, когда нужно, и не увольняет. Все-таки какой-никакой заработок. Еще мама помогает, часто приезжает, стирает и варит. Мама так и не смирилась с Осей, и к вечеру быстро-быстро собирается и уезжает, чтобы с ним не встретиться.

Посла смерти папы мама полностью посвятила себя дочерям. У нее все расписано: в понедельник – у Зины, во вторник – у Любы, два дня – у Симы. А еще мамина тревога – Вера. Они с Оскаром оба совсем не приспособлены к жизни, и что делать – ума не приложишь.

Ося каждый год ездит в санатории, ему дают путевки на работе, то в Пицунду, то в Алупку. Конечно, это хорошо, он приезжает загорелый, отдохнувший, полный рассказов. В первый раз, это было в тридцать втором, кажется, Ося настоял, и они поехали вместе в Гагры. Детей устроили к маме.

Были теплое море, яркое солнце и цветущие магнолии, но на четвертый день Сима заскучала по детям, по дому. Она мучилась вынужденным бездельем и еле дождалась, когда путевка кончилась и можно было вернуться в Москву. А теперь… Нина понимает, что происходит в семье, и открыто игнорирует отца, фыркает, когда он приходит, и норовит выскользнуть из дома, чтобы не встречаться. Сколько раз Сима беседовала с дочерью,

что так нельзя, он же отец, но бесполезно. Нина – подросток и по-юношески радикальна. У нее школьная подружка – Руфа Юргелевич. Нина любит бывать у нее дома («Можно, мам, я к Руфе уроки делать?») и потом взахлеб рассказывает, как хорошо у них и какой Руфин папа внимательный и добрый.

– Мам, ну почему у нас не так? – брызжут слезы из Нининых глаз.

* * *

Первая зима была невыносимо трудной. Они попали в иной мир, мир с другими, жестокими законами. Опыт прежней жизни не годился для него, и нужно было по крупицам приобретать новый, учиться жить.

Не хватало еды.

Полмешка муки, выданной председателем, быстро закончились.

Из муки делают затируху. В миску наливают немного воды и ладонями перетирают муку, превращая ее в катышки и хлопья. Эту массу высыпают в кипящую воду. Затируха готова. Без соли. Без мяса. По три капли желтого подсолнечного масла в каждую миску. Отдающая жестяным привкусом непросеянных отрубей, два раза в день затируха тяжелым камнем опускается в детские желудки.

– Опять затируха! Ну когда это кончится? Мама, ну хотя бы еще чуточку масла! Ну хотя бы капельку, – ноет Инночка, и Симе приходится, скрепя сердце, доставать заветную бутыль (совсем мало там осталось, что делать, когда кончится?) и капнуть по две капли в миски и Инночке, и Герке, и Оттилии Карловне; Иосиф Михайлович, отводя глаза, отказывается.

Ломтик хлеба – лакомство. С наступлением холодов вдвое урезали нормы отпуска в пекарне. В октябре Попова вызвали в район, и вместе с ним из района приехал на грузовике уполномоченный по хлебозаготовкам. Война требовала хлеба, и в райкоме разделили по колхозам спущенную сверху дополнительную разнарядку. Уполномоченного, сурового человека в малиновых петлицах, с револьвером в кобуре, встретила у дверей хлебного склада толпа женщин.

– Не дадим! У нас мужья на фронте, дети голодные, а ты, скотина уполномоченная, харю отъел! – бабы сцепились руками, загородили склад. – Не дадим хлеба, хоть режь, хоть стреляй нас!