Серая Башня

Нутки — это сладости, которые готовят на новогодний праздник, Йолшев День. Они делаются из варёной сгущёнки и орехов и выглядят как маленькие рунические камни. Собственно, руны на них и изображаются. Нутки коричневого цвета, а руны на них рисуются белой глазурью. Нутки можно назвать «съедобными рунами». Разумеется, самая часто изображаемая руна на них — это руна Йолша, «Кубок Йолша».

Тольскер съел только одну нутку, а вторую отдал Сэлдэну.

— У меня от сладостей зубы ломит, — сказал он.

Бедолага. Медицина в здешних местах, конечно, просто ужасная. Удивительно, что у Тольскера в его годы только зубы ломит, а не случаются приступы более серьёзных болезней.

Полакомившись нутками, ещё некоторое время проведя за распитием самогона, слушая приятный трактирный гул, стук семи многогранных костей о столешницу, треск дров в очаге, я решил, что мне пора отправляться на боковую.

Но сделать это сразу мне не удалось — я узнал, что кто-то трогал клипсу на ухе лошади, и с этим человеком произошло то, на что я и рассчитывал, когда смазывал клипсу мазью.

Я вышел наружу и сразу направился к конюшне. Там я встретил мальчика-конюшего. Он чертыхался и, прижимая к груди одну руку, второй поддерживал её и баюкал.

— В чём дело, малый? — спросил я строго.

Он заметил меня и подпрыгнул.

— Ты пытался украсть клипсу?

— Нет, господэн, — испуганно ответил мальчик.

— Да? А что же тогда у тебя с рукой?

Он быстро убрал руку за спину.

— Ничего, господэн.

— Смотри, — я погрозил пальцем. — В следующий раз будет ещё больнее. И, как видишь, я всегда узнаю, если кто-то пытается стащить клипсу.

— Я не пытался стащить, господэн. Только потрогал. И вдруг… Она будто ужалила меня, да так, что до кости прохватило. Меня аж подбросило в воздух. И лошадь начала беситься. Если бы я не выскочил из стойла, она бы меня затоптала.

— Она так и продолжила бы беситься, если бы я её не успокоил.

— Вы, господэн? Но вас же здесь не было.

— Мне не нужно быть рядом с лошадью, чтобы контролировать её.

Мальчик выглядел озадаченным.

— Как же это?

— А вот так, — сказал я, показал мальчику один палец, и вдруг моя лошадь издала одиночное ржание.

Я показал два пальца, и лошадь издала двойное ржание. Я показал пять пальцев, и лошадь — как не трудно догадаться — проржала пять раз.

Мальчик смотрел на меня ошарашенно. За всё время разговора я ни разу даже не взглянул на стойло с лошадью.

— Вы… вы колдун? — осторожным шёпотом спросил мальчишка.

Я загадочно улыбнулся и сказал:

— Может, колдун, а, может, и нет. Что тебе следует знать, мальчик — так это то, что не следует трогать украшения на моей лошади. Иначе ты рискуешь разозлить колдуна, и тогда я тебя прокляну.

— Конечно, господэн, — поспешно закивал мальчишка, испуганно и восхищённо глядя на меня.

Я погрозил пальцем:

— И никому не рассказывай о том, что ты сейчас видел. Когда мы уедем — тогда можешь. А пока — держи рот на замке. А то прокляну. Понял?

— Да, господэн.

— Вот и отлично. Спокойный ночи, малой, — сказал я и бросил мальчику монету. Тот ловко её поймал и поблагодарил, а я вышел из конюшни.

Я остановился возле входа в корчму, чтобы подышать свежим воздухом. Ночь стояла почти безоблачная, на небе мерцала россыпь звёзд, неспешно плыла крупная полная луна. Я курил и любовался ею, когда позади скрипнула дверь, и появился Даид. Заплетающимся от пьяни языком он произнёс:

Луна, ты — золотая монета!

Ты — горящий шар изо льда!

Ничего красивей тебя нету.

Уходишь днём ты куда?

Он икнул, отошёл к стене и начал мочиться.

Бедняга, он даже и не знает, что луна вовсе никуда не уходит — это спутник, что обращается вокруг планеты, и она вовсе не изо льда. А вот куски льда, летящие в космическом пространстве — это кометы. И вот такой «горящий шар изо льда» ему вряд ли захотелось бы повстречать — если тот свернул бы со своего курса и начал сближаться с планетой.

Снова скрипнула дверь, и появился Тольскер. Даид пьяно поприветствовал его и вновь повторил четверостишье. Тольскер усмехнулся и закурил трубку.

Глядя на звёздное небо, Тольскер произнёс:

— В какой-то книжке я прочёл такие строки:

Падает-падает звезда в ночи,

Падает в тёмный пруд.

Мы плывём на лодочке

По волнам любви.

Меня будто ледяной водой обдало. Откуда он может знать эту песню? Это старая любовная песня моего народа (разумеется, из уст Тольскера она прозвучала в переводе на стаентрадский). Почему он это продекламировал сейчас, при мне? Он ждёт от меня какой-то реакции? Я не должен показывать, что знаю эту песню. Я скосил глаза и увидел, что Тольскер наблюдает за мной. Я никак не отреагировал на его декламацию, продолжая молча курить трубку.

— А вы знаете к’кую-нить па’езию, м’стш Рой? — пьяно спросил Даид, еле стоящий на ногах.

— Нет, — ответил я, прекратил курить и вернулся в корчму.