Серая кошка в номере на четыре персоны

МОСКВА. НОЯБРЬ 1975 ГОДА

«Алтай» отыскался довольно легко, хотя и был у черта на куличках, далеко за ВДНХ. Их было четверо, и комнату им дали на четыре персоны, и всепонимающий Аъзамджон, критически осмотрев апартаменты, безапелляционно заявил:

— Сейчас идем кушать в ресторан. А потом мы вас покинем. Покажу ребятам Москву, к моей сестре поедем. Квартира у них огромная, так что наверняка ночевать оставят. Вы уж тут без нас не скучайте.

Ребята пошли занимать стол, а он навел справку в регистратуре и позвонил на этаж. Ему ответили, что жилица ушла, пообещав вернуться часа через два.

«…буду, ждать, слышишь? — зазвучал в сознании ее голос, словно записанный на магнитную ленту. — Днем, вечером, ночью. Все время.. Найди меня… Обязательно найди!..»

Опять, как вчера, в «Березках», тревожно защемило в груди.

— Ну вот и нашел, — произнес он вслух и опустил трубку.

— Вы мне? — откликнулась женщина за окошком регистратуры. Он покачал головой.

— Сам себе. Бывает такое?

— Бывает, — равнодушно согласилась дежурная, возвращаясь к своим бумагам.

В ресторан идти расхотелось. Он вышел на улицу, постоял несколько минут, вдыхая морозный воздух, и побрел по заледенелому тротуару, просто так, куда глаза глядят. Смеркалось. Прогрохотала где-то неподалеку электричка. Замигали, вспыхнули, озарив улицу синевато-белым сиянием, уличные светильники. Изумрудный огонек такси вынырнул из-за дальнего поворота, поплыл навстречу.

Он вдруг решился, шагнул на проезжую часть улицы, поднял руку.

— В агентство «Аэрофлота», — оказал он, усаживаясь рядом с таксистом.

— На Дзержинку придется.

— Поехали на Дзержинку.

Вернувшись в гостиницу, он не спеша побрился, сполоснул лицо остатком одеколона, причесал волосы перед вделанным в дверцу шифоньера зеркалом.

В дверь постучали. Он распахнул ее и замер от неожиданности: это была  о н а.

— Может быть, пригласишь войти?

— Конечно, входи, — засуетился он, помогая ей снять пальто и шарф.

— Ты один?

— Да.

— А здесь? — Она указала на пустующие кровати.

— Ребята. Но их сегодня не будет.

— Даже так?

— Да.

В том, как она произнесла это «даже так», ему почудилось что-то обидное, и он опять внутренне сжался. За окном прогромыхала электричка.

Она поднесла ладони к раскрасневшимся от мороза щекам.

— Где ты был? Третий раз прихожу. — Она потянула носом и скорчила брезгливую гримасу. — Пахнет, как в дешевой парикмахерской. Открыл бы окно, что ли!

— Йет мы мигом, — разозлился он, — йет мы щас!

Он распахнул окно, стремительно обернулся к ней, сгреб в охапку и, не давая опомниться, стал целовать ее в губы, щеки, глаза, волосы. Она попыталась вырваться, что-то оказать, но он кружил ее по комнате, легко, словно пушинку, и целовал, целовал, целовал… И когда утих, наконец, первый порыв и он встретился с нею глазами, — она сама обняла его за шею и срывающимся от волнения шепотом попросила:

— Потуши свет… Пожалуйста, потуши… И закрой окно…

Под утро обоим нестерпимо захотелось есть. Мысленно проклиная себя за непредусмотрительность, он полез в шифоньер и нежданно-негаданно наткнулся на яблоки в портфеле все того же запасливого Аъзамджона. И они устроились рядышком на подоконнике и, глядя на заснеженную, озаренную матовым сиянием светильников улицу, съели их все без остатка, и в комнате еще долго держался терпкий аромат жаркой азиатской осени.

— Расскажи что-нибудь о себе, — неожиданно попросил он.

— Что, например? — Голос ее прозвучал напряженнее, чем обычно, но он не обратил на это внимания.

— Да все. Я ведь о тебе ничего не знаю.

— Тебе это будет неинтересно.

— Ты так думаешь? Она пожала плечами.

— Ну что ж, слушай. Родилась на заставе.

— Ого!

— Вот тебе и «ого!» Отец служил в пограничных войсках. Я была совсем маленькой, когда он погиб…

Она помолчала.

— Смутно помню, как его хоронили: оркестр, залп над могилой… А потом мы с мамой уехали в город, и дальше все уже совсем просто: школа, университет, работа. И вот — ты.

— Проще некуда.

— Не сердись. — Она ласково коснулась пальцами его губ. — Это и в самом деле неинтересно. И потом…

— Что «потом»? — спросил он, целуя ее пальцы, каждый в отдельности.

— Так, ничего. — Она приблизила к глазам часы. — Давай спать, скоро светать начнет.

И они уснули, обнявшись, счастливые и беззаботные, как в детстве, позабыв обо всем на свете, и проснулись, когда было уже совсем светло, бодрые и голодные еще больше, чем ночью. А потом был день, бесконечно длинный и до отчаяния короткий, то пасмурный и моросящий, то насквозь высвеченный неярким осенним солнцем, единственный день, который они вдвоем провели в Москве.

АШХАБАД. МАЙ 1976 ГОДА

— Пахнет, как в дешевой парикмахерской! — Она поморщилась, отыскивая глазами, куда положить зонтик.

— Хочешь, открою окно? — предложил он. Она перевела взгляд с распахнутого настежь окна на него и недоуменно пожала плечами.

«О н а  н е  п о м н и т. — Догадка обожгла нестерпимым холодом. — О н а  н и ч е г о  н е  п о м н и т».

— Садись. — Он подвинул кресло к журнальному столику, мучительно соображая, что говорить и как вести себя дальше.

— Я позвоню?

— Конечно.