Серая кошка в номере на четыре персоны

Он переставил к ней телефонный аппарат и вышел в лоджию, прихватив с собой сигареты. Туч уже не было, в небо над горами светилось нежно-бирюзовыми оттенками, и сами они были фиолетово-бирюзовые, и ассоциировались с прохладой весенних ночей, и голуби, белыми крапинками мелькающие на их фойе, отдаленно напоминали звезды.

Он не прислушивался к ее словам, старался не слышать, но уже по тому, как она говорила — негромко, низко пригнувшись к аппарату, по интонациям голоса — догадался, что разговаривает она с мужчиной.

«Черт меня дернул выйти в лоджию, — подумал он с досадой, — шел бы лучше в коридор, там по крайней мере ничего не слышно». И он уже шагнул в комнату, чтобы пройти через нее в коридор, но она поспешно опустила трубку и поднялась ему навстречу, и в ее глазах появилось какое-то новое, незнакомое ему выражение: было в них что-то затаенное, скрытно-настороженное, ускользающее, неуловимое.

Он затянулся в последний раз и раздавил окурок о пепельницу.

— Ты стал много курить.

— Да.

— Устаешь?

— Бывает.

Он взглянул на нее о участием, почти с жалостью: кажется, он понимал ее состояние. Это было, как в детской игре, когда, закрыв глаза, сводят указательные пальцы: сойдутся — да, не сойдутся — нет.

— Послушай, — он присел на краешек стула против ее кресла, наклонился к ней, опустил ладонь на ее округлое литое колено. — Давай поговорим начистоту.

— Нет! — Восклицание вырвалось у нее непроизвольно, в нем прозвучали неподдельный страх и искренняя мольба. Он удивленно покачал головой и убрал ладонь.

— Ты не поняла меня.

— Я поняла правильно. — Она не выдержала его взгляда, отвела глаза. — Не теперь… Поговорим позже… Хорошо?..

Он молча кивнул.

— Хочешь, я покажу тебе город? — Она явно хваталась за соломинку, и он протянул ей руку:

— Хочу.

Первое впечатление не обмануло. Город и в самом деле был какой-то приземистый, словно, не устояв однажды под ударами подземных стихий, раз и навсегда решил не тянуться вверх и как можно плотнее прижался к земле.

Широкие, залитые вечерним солнцем улицы, прячущие среди темно-зеленых деревьев невысокие, аккуратно выбеленные здания, были немноголюдны. Там и сям светились витрины магазинов, выставляя напоказ пирамиды консервных банок, замысловатые сооружения из пачек плавленного сыра, печенья, шоколадных плиток, штабеля бутылок с яркими этикетками.

Гортанный туркменский говор звучал вперемежку с певучей скороговоркой хорезмийцев, плавной неспешностью русской речи. У подножья вздыбленных плит мемориала беззвучно плескалось пламя. Дул ровный, не по-летнему свежий ветер. По пустынному бульвару прогуливались одинокие парочки. Она подвела его к скамейке возле причудливо изогнувшегося дерева.

— Оригинальная, правда?

Он кивнул, хотя ничего особенного в скамейке не было: скамья как скамья.

— Я тут часто сижу по вечерам.

— Одна? — жестко спросил он. Она посмотрела ему в глаза то ли удивленно, то ли осуждающе, он не отвел взгляда, ощущая, как кровь толчками приливает к лицу, «Ну и скот же ты! — подумал он с досадой и раскаяньем. — Кто же задает такие вопросы?»

— Одна.

«Неправда! — взорвалось в нем. — Кому нужна эта ложь?! Тебе? Мне? Скажи, наконец, правду! Пусть горькую, пусть не оставляющую надежд, — скажи! Нельзя так дальше!»

Но он промолчал и послушно опустился рядом с ней на злополучную скамейку.

Густели сумерки.

МОСКВА. НОЯБРЬ 1975 ГОДА

— У тебя есть родственники в Москве? — спросила она за завтраком.

— Тетка. На Рязанском проспекте живет.

— Ты был у нее?

— В этот приезд нет.

— Поедешь?

— Не мешало бы.

— Тогда предоставь все мне.

— Что «все»?

— Общее руководство.

— Изволь… Но…

— Никаких «но». Полное повиновение.

— Договорились.

— Значит, так. Сейчас едем на Красную площадь. Оттуда на Рязанский проспект. Все остальное — потом. Согласен?

— Где логика? Берешься командовать, а сама спрашиваешь, согласен ли.

— Дорогой мой, — она допила кефир и аккуратно промокнула губы салфеткой. — Я ведь все-таки женщина. Логика и женщина — понятия несовместимые. Так что будь великодушен.

— Постараюсь.

К Мавзолею выстроилась длинная, в несколько рядов очередь. Народу было так много, что он умудрился потерять ее в толпе и уже начал беспокоиться, но тут она объявилась неподалеку, оживленно разговаривающая с каким-то мужчиной в сером плаще. «С тобой не заскучаешь!» — отметил он раздраженно, а еще минуту спустя разозлился уже не на шутку: по-лошадиному скаля зубами, к беседующим присоединился тот самый тип с бакенбардами, которого он приметил еще в баре пансионата «Березки».

«Только тебя еще тут не хватало! — Он резко отвернулся и стал разглядывать храм Василия Блаженного, словно видел его впервые. — И что они липнут к ней, как мухи к меду? А я что?» Он вконец запутался и не знал, как вести себя дальше.

— Пойдем?

Голос ее прозвучал как-то уж слишком спокойно.

— Что это за типы?

— Ты о ком?

— Не прикидывайся!

— Ого!

Он почувствовал, что вот-вот сорвется. Поняла это и она.

— Тот, длиннолицый, — книголюб из Ташауза. Наш земляк.

— Твой земляк! — свирепо отмежевался он.

— Ну, мой. А второго я не знаю. Просто стоял рядом, ну и заговорил…

— О чем?