Серая мать

Серая Мать знала многое. Самое главное она уяснила очень давно: их всех сдерживает страх. Мелкие опасения или подлинный ужас – неважно. Каждый из них заражен страхом. Они благоухают им. Ковырни чуть глубже, и страх хлынет наружу. И будет течь, пока не затопит их разум. Рано или поздно все люди в нем тонут, будь они отсюда или из мира, который называют Землей. А там, где властвует страх (где властвует она) не может быть настоящей силы.

И все-таки женщина по имени Лиля оказалась сильнее, чем предполагала Серая Мать. Само по себе это не было странным. Ей не раз попадались такие – живучие, как паразиты, как земляные черви, которые продолжают барахтаться, даже если разрубить их напополам. Но она слишком рассеялась, слишком много сил потратила на других, чтобы заметить это сразу.

Застыв рядом с разбухшим до неузнаваемости телом, Серая Мать наблюдала за женщиной. Ловила последние вспышки ее угасающего «я».

Да, она оказалась сильнее. Под конец ярость и отвращение все-таки затмили страх, заставили ее сопротивляться по-настоящему. И ей почти удалось. Острый обломок уже вонзался в ее плоть, когда Серая Мать, покинув тоннель из скомканного пространства, остановила женщину.

Тогда-то и начались роды.

Вернее сказать – рождение. С родами в человеческом понимании у этого процесса было мало общего. Раздвигая влажные острова новообразованной плоти, разрывая лепестки пленок, в которых больше не было нужды, Дитя медленно продвигалось наружу.

Времени на поиски подходящего убежища не оставалось, и Серая Мать отнесла инкубатор в то, которое было ближе всего.

Убежище оказалось занято. Пришлось выгнать всех его обитателей, кроме одного. Беззвучно корчась, они разбегались кто куда, по пути теряя лохмотья лопающейся на свету кожи. Этот изъян был случайностью. Так же, как у других – отсутствие ночного зрения, или мелкий рост, или… Или непригодность ее собственных предыдущих детей.

Серой Матери так и не удалось воссоздать жизнь. Она разбирала ее на мельчайшие кирпичики, копировала их с той же тщательностью, что и все неживые объекты, но построенное ею не желало жить. Жили только химеры, которых она изменяла заживо, соединяя с чем-то еще. Жили и умирали, созданные в единственном экземпляре и неспособные к размножению. Прошло слишком много времени и осталось слишком мало существ, прежде чем Серая Мать научилась смешивать необходимое в равных пропорциях. Поэтому их, цепляющихся за свои жизни и способных продолжать себя, она берегла.

Но сейчас все обстояло иначе. Дитя родится, и ему потребуется пища. А может и плоть. Этого она не знала. Сейчас их связь ослабла – Дитя полностью сосредоточилось на том, чтобы выйти наружу. И потому неподалеку лежал потомок выживших. Один из немногих обитателей этого мира, в ком еще можно было угадать черты прежних людей. Подогнув под себя руки и ноги со скрюченными, но все равно длинными пальцами, он размеренно дышал – Серая Мать приказала ему заснуть.

Оставалось только ждать.

11

Олесю разбудил холод. Он одеялом окутывал со всех сторон, затекал под ворот куртки, огрубевший от подсохшего пота и грязи, щипал голые лодыжки. Олеся лежала, зарывшись, как червь, в песчаную кучу в углу между двух серых полуобвалившихся стен. Такие же щербатые, обгрызенные стены громоздились напротив, утопая в россыпях собственного праха. А поверх серого ложилось белое: развалины без крыши не могли защитить от снега. Крупные рыхлые хлопья сыпались медленно и таяли, попадая на не прикрытые одеждой участки тела.

Холод подгонял, но двигаться все равно было трудно. Ныли суставы. Ныл набитый металлической ватой череп.

Остаток ночи Олеся почти не спала. Ослабевшее тело рухнуло в песок мертвым грузом, но разум отказывался отключаться. Что-то виделось, слышалось. Отрывочные картинки вспыхивали под веками, оборванные оклики и осколки совсем уже непонятных звуков доносились как будто снаружи, хотя в пустоши царила тишина. Когда Олеся, вздрагивая, приходила в себя, все казалось сном: пустошь, Колыбель, Серая Мать и ее изощренные пытки, пробудившийся дар… А секунду спустя Олеся снова воспринимала окружающие формы сквозь тьму, словно ее сознание отрастило щупальца и теперь шарило ими вокруг.

Незнакомое место, Толенька, свернувшийся рядом в пыли, бесконечное мертвое пространство за крошащимися стенами – все было по-настоящему.

Как долго они брели посреди ночи? Куда? Олеся понятия не имела. Шорох тяжелых шагов убаюкивал, и только ощущение Толенькиной ладони в руке и прохладное давление его пальцев напоминали, что она не одна и все еще бодрствует, побуждали двигаться дальше. Просто дальше, и все.

Неожиданно во мраке рядом раздался Толенькин голос:

– Ты далеко видишь?

Олеся остановилась. Ей казалось, он никогда больше не заговорит.

– Не знаю, – ответила она.

– Видишь старый дом?

Тогда она впервые представила те самые «мысленные щупальца», как они тянутся во все стороны. И вдалеке справа…

– Справа есть что-то…