Серая мать

Больше они не говорили. Руководствуясь ощущениями, не являющимися ни одним из пяти чувств, Олеся привела их сюда. Ветхие стены, осыпающиеся прорехи входов и выходов, пара сохранившихся оконных проемов. Просто заброшенная копия? Или здесь когда-то жили, принимая это строение за свой дом? Если так, то они уже давно… Если, конечно, не оказались в Колыбели. Если не стали кричащими в глубине.

Когда Олеся сумела повернуться, то увидела рядом пустое углубление в песке. Толеньки не было. От места, где он спал, в сторону пролома в стене вели две прерывистые борозды – следы тяжело волочившихся ног. Тонкий слой снега постепенно скрывал их.

«Черт…»

Морщась от боли в спине и коленях, Олеся поднялась и заковыляла по следам. Она не слышала, как Толенька встал, не знала, куда и зачем он пошел. Может, он и не сказал бы, даже если бы она спросила. После всего, что вернулось к нему из… из темных времен, он выглядел просто пустой оболочкой. Сломанной игрушкой Серой Матери. Но никого другого у Олеси не осталось. Теперь, когда Толенька исчез, она почувствовала это особенно остро.

За пределами стен следы почти терялись в снегу. Белая взвесь кружилась вокруг, оседала на щеках холодными каплями. Кроссовки окончательно расклеились, промокшие носки липли к стопам. Олеся оглянулась на собственные следы, пытаясь понять, сможет ли по ним вернуться обратно.

«Чтобы что? Спрятаться от снега?»

Вспомнив серые стены без крыши, Олеся беззвучно хохотнула. Все, что у нее осталось, надето на ней. Все, что вокруг, – пустошь, Колыбель, Серая Мать, неведомые монстры – стремится ее уничтожить. Так не все ли равно, куда идти?

Толенькин след пропал. Олеся сделала по инерции еще несколько шагов вперед, прежде чем заметила, что снежная завеса редеет. Снегопад кончился, и последние снежинки, кружась, опускались в уже подтаявшую серо-белую слякоть.

Впереди лежал невысокий, чуть припорошенный снегом холм. У его подножия сидела сгорбленная фигура в знакомой черной куртке с прорехами, выплевывающими драный синтепон. Олеся ускорила шаг.

Толенька не пошевелился, когда она подошла к нему. Похоже, он сидел так уже давно: снег белел в складках одежды, голая кожа на голове была покрыта каплями влаги. Такие же капли падали с серых рук, свисающих между согнутыми ногами. Толенька не обращал внимания ни на что.

«Сломанная игрушка… Сломанный… Сломленный».

Прервав мысленную игру слов, Олеся тоже опустилась на землю. Растаявший снег намочил джинсы.

«А разве я не сломанная?»

Ответа не было, только безразличие – тяжкое, душное и ватное, как небо над головой.

Не думая больше ни о чем, Олеся попыталась отряхнуть одежду. Бесполезно. Влажная от снега пыль въелась в ткань, прилипла к коже и волосам. Олеся раздирала спутанные волосы пятерней, но они оставались такими же серыми. Она отделила одну прядку, намочила пальцы в снегу и потерла ее. Ничего не изменилось. И не могло измениться. То, что Олеся приняла за въевшуюся пыль, оказалось сединой.

Сколько времени прошло? Меньше суток? Она пережила кошмары, в которые ее погрузила Серая Мать, и проснулась седой. Отдала этой твари часть себя.

Олеся прекратила возиться с волосами и тоже опустила руки между колен.

Седина в двадцать два года? В нормальной жизни она пришла бы в ужас. Но ничего нормального больше не осталось. А ужаса и без того было достаточно.

– Зачем она все это делает? – спросила Олеся, глядя перед собой. Как она и ожидала, Толенька не ответил. Возможно, он уже перешел ту грань, за которой реальность окончательно перестает иметь значение.

– Она ест нас, нашу боль и страхи. Сохраняет жизни тем, кто в Колыбели, чтобы продлить пытки и получить еще больше страданий. Но зачем строить эти дома, копировать вещи? Зачем создавать видимость чего-то нормального? Почему просто не заставить нас сразу прийти в Колыбель?

Толенька молчал.

– Внушать мысли, внушать, что мы не те, кто есть на самом деле… Зачем это? – продолжала Олеся, скользя взглядом вдоль туманного края серого горизонта. – Может, это как… откармливать гусей? Ну, знаешь, как подготовка. Чтобы страдания стали… вкуснее. Но почему не сделать то же самое в Колыбели? Зачем создавать столько всего, вкладывать столько сил?

«Она создает новое. Разрушает новое».

Кто это говорил? Наверняка Толенька.

«Она любит путать бестолковый ум».

– А может, в этом и есть смысл… Знаешь, я смотрела как-то передачу про дельфинов, и там показывали, как они выпрыгивают из воды и играют. И это ни для чего не нужно. Обычно животные делают то, что нужно для выживания, а дельфины… Иногда они просто дурачатся. Потому что они намного более разумны, чем другие животные. Люди ведь тоже так себя ведут: играют на компе, танцуют, рисуют, сочиняют музыку… Это не нужно для выживания, но это интересно… Это захватывает…

Олеся говорила и говорила, под монотонный ритм собственного голоса погружаясь все глубже в мысли. Плывущие в морской глубине дельфины превращались во что-то другое, виденное недавно, но так и не понятое до конца.

Олеся вдруг замолчала. Было кое-что еще, что она упускала. Гораздо более важное.

– А почему она – Мать?