Серая мать

Олеся размазала по щекам остатки слез.

– Ты знаешь, в какой стороне наш дом?

14

Перед глазами постоянно темнело. Короткие ослепительные вспышки, только вместо света – чернота. Пара долгих секунд черноты. Несколько минут ясного зрения. И снова черная вспышка. Олеся больше не опасалась припадка. Знала, что его не будет. Что это не эпилепсия и никогда не было ею.

Она шла, обхватив себя за локти. Коснуться бредущего рядом Толеньки, даже случайно, означало утонуть в пучине чужих воспоминаний (девочка, женщина, снова девочка), захлебнуться чужой ядовитой болью. Аномалия, годами дремавшая в Олесиной голове, превращалась в психоз.

Единственный способ противиться этому – не переставать мыслить, не терять связь с реальностью. И Олеся снова и снова обдумывала случившееся, а ее губы шевелились в такт проговариваемым про себя мыслям. Когда мысль обрывалась, перебитая вспышкой черноты, и найти конец не получалось, Олеся сосредоточивалась на ногах, отмеряла шаги: раз-два, раз-два.

«Семен пошел в Колыбель. За мной. А Толенька убежал и больше не видел его».

Может, Семен спасся? Ведь Серая Мать в итоге ушла. Да, его не оказалось в Колыбели (Олеся надеялась, что и среди кричащих в глубине тоже), но девушка пошла не за ним. Всю дорогу от старых развалин до копии их района в ее голове не смолкал услышанный единожды зов:

м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а м а

У Серой Матери было еще одно дитя. И Мать бросилась к нему сразу же, как только услышала этот крик. Она была… испугана? Если так, то этот ребенок дорог ей, в отличие от других.

«Сколько их вообще было?»

Раз-два, раз-два.

Не так уж и важно. Главное – добраться до дома. Оказаться в безопасности и там уже… Что будет там, Олеся не знала. Но квартира, даже ненастоящая, лучше пустых развалин. Может быть, там сейчас Семен?

Раз-два, раз-два.

Раз-два, раз-два…

Минуя укутанный туманом лабиринт серых монолитов, имитирующих дома, Олеся вспомнила о трупе собаколошади, который они нашли по пути в Колыбель.

«Тот, кто убил ее, все еще здесь?»

Олеся пробовала ускорить шаг, но натертые, гудящие ноги отказывались шевелиться быстрее. Слева с трудом волочился Толенька. Он выглядел еще более больным, чем раньше.

Раз-два, раз-два.

«Ходячие трупы. Почти трупы».

Случись что, до дома они не доберутся.

Раз-два, раз-два.

Впереди в тумане показался просвет. Широкая полоса голой высохшей почвы, а за ней – подобия настоящих домов. Рельеф окон и лоджий сгладился, но все еще был заметен. Безликие каменные глыбы остались позади.

Упав на колени перед ржавой колонкой, Олеся вцепилась в рычаг, почти повисла на нем, жадно глотая ледяную воду с металлическим привкусом. Вода успокаивала горящее горло, смывала с языка маслянистый след грибной мякоти. Грибы она нашла на краю старых развалин – как и раньше, те появились в избытке после снегопада. После Олеси к колонке припал Толенька. Грибы он не ел и воды тоже выпил немного, через силу. А после сидел, опустив голову под водяную струю, не замечая ни холода, ни капель, стекающих за шиворот.

Когда вода в колонке иссякла, побрели дальше.

– Осталось немного, – бормотала Олеся, подбадривая то ли Толеньку, то ли саму себя. – Осталось…

Вылетевшая из-за угла бледная фигура ударила тараном, вышибая воздух из груди, сбила с ног. Гладкая голова с щелями огромных ноздрей коснулась лица Олеси – вскользь, щекой к щеке, как мог бы коснуться любовник.

Прикосновение, сглаженное очередной вспышкой черноты, длилось не больше секунды. Распяленные белые пальцы рук и ног смяли тело, вдавили в ощетинившийся камнями песок…

…и оттолкнули в сторону. И ее, и упавшего следом Толеньку.

Длиннопалые конечности несущегося напролом монстра осыпали их веером мелких камней и сизых брызг. Корчась, нюхач сделал еще несколько скачков вперед, а потом повалился на землю, беспомощно загребая пальцами воздух. Светлая кожа клочьями сходила с него, обнажая серую, сочащуюся сизой кровью плоть, словно невидимый палач свежевал его заживо.

Нюхач умирал в муках.

Кашляя, Олеся и Толенька барахтались в пыли.

– Что с ним? – выдохнула Олеся, пытаясь встать на четвереньки. Ее руки и ноги дрожали.

– Н-не выносит дневной свет. К-кожа не выносит, – выдавил в ответ Толенька. После пережитого страха глаза его слегка прояснились.

– Ты говорил, они прячутся днем. Почему он здесь?

– Если только… из убежища… Если кто-то выгнал.

Из-за угла убежища нюхачей виднелись завалившиеся гаражи, до дыр изъеденные ржавчиной, а за ними – дом. До входа в их подъезд оставалось всего ничего.

– Я хочу знать, что там.

Толенька не стал возражать, просто последовал за Олесей. Когда они крадучись приблизились к приземистому двухэтажному строению, он прислонился к стене, безучастный ко всему, как и прежде.

Ладонь Олеси легла на осыпающийся рисунок кирпичей. Неподалеку в пыли скорчился труп еще одного нюхача, лишившегося кожи и истекшего кровью.